Правда, девки постояли еще немного. Муж уж больно у помятой лейры хорош оказался. Красавец, что уж тут скажешь. Даже замужние бабы пялились на него, пока супружники взашей по домам не погнали, только девки да старухи вдовые остались. Но старухам все равно, на что глазеть, да о чем языки чесать, а девкам парни покоя не дали. Нечего на проезжих риоров пялиться, свои варлахи по улице бродят. Так-то.
Тиен Дин-Таль на любопытство деревенских внимания не обращал. Он ждал, когда мастер Локис сделает свое дело и выйдет, чтобы дать наставления. Советник уселся прямо на крыльцо, поднял кверху лицо, подставив его под солнечные лучи, закрыл глаза, и на губах его появилась улыбка. Несмотря на тревогу за состояние украденной им узницы, Дин-Таль ощущал умиротворение и легкость, которой, кажется, не испытывал уже тысячу лет. И от этого хотела вскочить на ноги, раскинуть в стороны руки и закричать в голубое небо: «Эгей!».
Советник открыл глаза и заметил чумазого мальчишку, чей нос торчал между досками заборами. Тиен подмигнул ему и рассмеялся, когда малец, сообразив, что его заметили, сорвался с места и умчался прочь от дома головы. Риор вновь прикрыл глаза и попытался вспомнить, когда в последний раз на душе было столь же хорошо и спокойно. Вдруг нахмурился и выпрямился. Однако складка между бровей быстро исчезла, и в открывшихся глазах отразилось недоумение. Он не смог вспомнить ничего подобного! Наверное, только в далеком детстве, еще до приезда в Борг.
А потом начались годы обучения, и маленький риор Дин-Таль изо всех сил старался стать самым лучшим, как обещал своей матушке перед отъездом из родового замка. Это обещание стало началом вечного состязания с Райверном Дин-Кейром, которому все науки давались шутя, в то время, как Тиен тратил уйму времени на учебу: что светским наукам, что ратному искусству. Да, он стал одним из первых, а Райва так и не превзошел. И это наложило отпечаток на всю дальнейшую жизнь. Не обошел в учебе, не сумел обойти и в любви…
Тиен тряхнул головой, отгоняя сожаления. И все-таки его мысли привычно перебрались на Альвию. И вдруг счастье, которое, казалось, было у него целых четыре года, пока история не завершила свой круговорот и ни вернула все на свои места, померкло перед внутренним взором риора. Дин-Таль передернул плечами, но так и не смог отделаться от мысли, что не был счастлив ни единого дня, если не считать минуты радости, когда получил позволение войти в опочивальню лиори, и в те редкие мгновения, когда Перворожденная ненадолго превращалась в обычную женщину. Но он всегда знал, что небо затеплиться рассветом, и его время закончится. Неуверенность в собственном положении порождала страх, что однажды лиори пресытится своим любовником, и он потеряет ее. Днем верный подданный, ночью… грелка. И он всегда знал это.
Нет, они никогда не был по-настоящему счастлив, даже достигнув своей мечты.
И это проклятое состязание не прекращалось никогда, потому что Тиен оставался на втором месте, даже будучи объявлен избранником лиори. Продолжилось оно, пусть и не так явно, когда Райверн воцарился в Борге после возвращения в риорат. Только сейчас советник начал понимать, как угнетало его то, как быстро Кейр освоился и влился в жизнь Борга, затмив собой еще недавно всем приметного красавца Дин-Таля.
A следующее открытие и вовсе потрясло советника. Он даже поерзал, пытаясь то ли отмахнуться от этой мысли, то ли ухватить покрепче и рассмотреть со всех сторон, чтобы не упустить ни малейшей подробности.
— Боги, — потрясенно прошептал Тиен. — Я ведь…
Он не нашел в своем сердце любви, казалось, вросшей туда корнями столь глубоко, что уже невозможно было вырвать! Все эти годы он просто не желал отпускать мечту о вожделенной награде в вечном споре! Искал подобие Альвии, упрямился, не желая что-то менять в своей жизни, а это все было попросту…
— Привычка? — в изумлении спросил сам себя советник.
Мотнув головой, Дин-Таль вновь обратился к своим чувствам. Альвия была ему дорога. Он относился к ней с теплотой и даже нежностью, но это было не любовью. Дружба, привязанность, да, но не любовь! Выходит, еще пять с лишним лет назад, когда он принял потерю любимой женщины, как наказание за подлость, как оплату долга перед Райверном, он в душе признал свое поражение, и тот яростное желание быть с ней попросту угасло. И все остальное, что он принимал за отголоски горя, было упрямством и привычкой… любить? Или верней сказать, привычкой страдать по недостижимой мечте?
— Да ну-у, — недоверчиво протянул риор.