Когда киты выброшены на берег (СИ)

Сатору одарил её такой обворожительной улыбкой, совершенно не сочетающейся с его внешним видом, что Куран на мгновение окончательно растерялась.

— Нет, всего лишь попал под дождь, — ответил он.

— Заходи быстро, — Сакура не заметила, как с режима глубокомыслящей страдалицы переключилась в микс из суровой тёти-доктора и вечно ворчащей бабки.

— Боишься, соседи увидят? — Сатору шагнул за порог.

— Боюсь, ты сляжешь с воспалением лёгких, — Сакура едва не добавила «идиот».

Сатору принёс с собой запах дождя, шлейфом тянувшийся за высокой фигурой. Разулся, кое-как стянув начищенные до блеска ботинки. Промок до нитки. Пальто ни на нём, ни в руках не было. Только чёрный строгий костюм, с которого капала вода. Волосы промокшие, растрёпанные.

— В ванную, — сказала Сакура.

Ей бы спросить, какого чёрта он вообще здесь забыл. Но вместо этого рука сама указала на дверь, из которой свет лёг лунной полосой на тёмный пол коридора.

— Слушаюсь, госпожа доктор, — Сатору отзывался хоть и с улыбкой, но как-то устало, с фальшивой игривостью.

Будто она ещё не до конца выветрилась, как стойкие, громоздкого запаха духи дамы в летах.

Под ноги Сатору метнулся чёрный кот. Парень едва не наступил на шустрое животное. Чуть не подскользнулся на капающей с его же одежды воде. Чертыхнулся. Стянул с себя пиджак.

— Бросай прямо на пол, — сказала Сакура, зная, что Сатору так и сделает даже без её дозволения.

Но так она хотя бы могла почувствовать себя хозяйкой положения, а не застигнутой врасплох девчонкой.

За пиджаком Годжо грубо стянул из-под воротника уже развязанный галстук-бабочку. Со светского мероприятия явился. Тут сомневаться не приходилось. Белая ткань рубашки намокла до полупрозрачного — прозрачного в этом уравнении было гораздо больше — и прилипла к телу так, что Сакура спокойно могла разглядеть розовые бусины сосков, линии груди и пресса. Видела же уже. Даже трогала. Но почему-то мокрая ткань создавала куда более привлекательную, если не соблазнительную картину.

— Что, сексуально выгляжу? — усмехнулся Сатору.

— Будешь ещё сексуальнее с градусником во рту или катетером в вене, пытаясь выкашлять собственные лёгкие, — осадила его Сакура взглядом. — Раздевайся полностью и под горячий душ. Лучше, конечно, в ванную. Но моя не предназначена для… твоих габаритов.

— Какая суровая, — протянул Годжо, садясь на бортик ванны.

— Годжо.

— Пять минут. Дай мне пять минут.

— Всё нормально?

— Да, всё шикарно, госпожа доктор. Всё шикарно. Просто бегать под дождём…

— Так ты ещё и бежал?! — Сакура чуть руками не всплеснула.

Тогда бы окончательно стала похожа на сердобольную мамашу, отчитывающую нерадивое дитятко.

Сатору принялся расстёгивать рубашку, но перламутровые пуговицы были слишком маленькими и юркими. А пальцы Годжо большими и плохо слушающимися из-за холода.

— Дай, — Сакура подошла ближе.

Начала помогать. Быстро, умело, словно намокшая ткань не мешала, а перламутр пуговиц не скользил по подушечкам пальцев.

— Ловко, — сказал Годжо. — Со штанами поможешь?

— Тут сам, — Сакура не поддалась на явную провокацию.

Годжо не особо-то и хотел. Это была очередная дежурная фразочка, брошенная по привычке. Сакура видела — что-то ядовитое прячется за широкой грудной клеткой. Нет, не ядовитое, а отравленное. Кем-то, кто сильнее Сатору морально. Кто способен загнать его в угол, раздавить и размазать, как ребёнок выпавшую из корзинки спелую ягоду черники. Такие люди вообще есть?

Сакура подняла взгляд, встретилась с глазами Годжо. Какие же они всё-таки у него невозможно красивые. Действительно нездешние. Русалочьи. В них лазурит и бирюза, не льды — дыханье моря, а там и крик китов, и корабли. Бесконечность. Ясная и страшная. Глядя в них, ты ощущаешь всё и ничего сразу. Как заклинатель змей — отводить взгляда нельзя, пока льётся долгая песня из пунги. И смотреть в них тоже чревато последствиями.

Сакуре хотелось спросить, что случилось. Что пошло не так, раз он явился к ней на порог. От чего такой яркий мальчик, собирающий звёзды в карманы, вдруг оказался больным, суетным, неспокойным, тёмным. На берегу этих бескрайних звёздных глаз, в тени ресниц пряталось что-то совсем уязвимое. Какая беда пришла к тебе, чудо-мальчик? С печальным ядом лунных ос, туманными птицами и мечущимися в полумраке серебряными лисами.

Касание губ холодное, как стального гарпуна на пропитанном алым льду. Сакуру прохладным коконом окутал запах дождя. Холодные руки легли на её поясницу. Весь чёртов мир внутри него — протяжный, страшный вой. Оттолкнуть бы от себя, заставить перестать. Но это значит рубануть по живому, к теплу тянущемуся.

— Ты холодный, — прошептала Сакура, мягко отстраняя от себя Годжо. — Пожалуйста, забирайся под горячую воду. Я не хочу, чтобы ты заболел.

Она попросила, будто ребёнка, чувствуя ту чуть вибрирующую в возможности порваться от одного только дыхания грань. Будто бы сделаешь единственное неосторожное движение и аккордами крови натянутые канаты начнут рвать живых китов на части.

Он послушался. Отпустил.

— Я схожу за чистым полотенцем, — сказала Сакура.