Когда луна окрасится в алый

Глаза заволокла алая пелена. Последняя встреча с матерью так ярко всплыла в памяти, как если бы все происходило сейчас. Бледнеющее, растворяющееся в дымке лицо Кудзунохи, ее последние слова и его детская злость. Он вспомнил, как она не смогла или не захотела произнести имена тех, кто пленил ее и после забрал жизнь. Как расплывчато матушка сказала, что виновны боги и демоны, но смолчала, кто именно. И Йосинори злился из-за этого. Из-за тайн, которые она скрывала даже в посмертии, отказываясь давать ответы хотя бы на часть вопросов, что терзали его разум. Теперь же все сплелось в тугой ком ярости, клокочущей в груди и жаждущей вырваться на волю, чтобы не защищать – сокрушать и уничтожать.

Кусанаги вспыхнул, отвечая нынешнему владельцу, и Йосинори ощутил, как сила – дикая, необузданная и пылающая – рвется наружу, как устремляется в тело оммёдзи, проникает под кожу, наполняя такой энергией, о которой прежде он и не догадывался.

Кагасе-о сузил глаза, замедлив свои движения, и неотрывно следил за клинком цуруги. Кусанаги горел пламенем, обжигал, раскаляясь добела. Йосинори был уверен, что еще немного – и он сам вспыхнет мотыльком, подлетевшим к костру, или оплавится свечой, оставленной у жара печи. Он верил, что руки будут обожжены, что ладони покроются волдырями и в итоге почернеют, превратившись в два бесполезных угля. Вот только пламя не касалось его. Кусанаги разгорался все сильнее, и прежде темное лезвие стало сиять ослепительной огненно-золотой вспышкой.

– Аматэрасу, дрянь, будь ты проклята!.. – зарычал Кагасе-о, с такой ненавистью глядя на меч в руках Йосинори, будто желал одним взглядом расплавить клинок.

Жар от Кусанаги прекратился, перебравшись в Йосинори. Он тяжело дышал – внутренности обжигало, он горел изнутри, но ничего не мог сделать, только крепче сжимал рукоять в ладонях и не сводил глаз с противника, который тяжелым, грузным шагом надвигался на него. Сикигами настойчиво бросались Кагасе-о под ноги, стремясь замедлить его, но тот раздраженно отмахивался от драконов, ревя и рыча.

Пламя внутри Йосинори постепенно утихало. Мир стал иным. Все неожиданно начало восприниматься ярче: зелень нефритом сияла во тьме, вспышки энергии серебром и золотом отливали в воздухе, он отчетливо слышал отдаленный шум битвы, едва ли не различая голоса. Он видел буквально все. Движения демонов и даже Кагасе-о замедлились – они больше не казались отрывистыми и резкими настолько, что на короткие мгновения пропадали из поля зрения. Йосинори не был уверен, разум и глаза ли теперь поспевали за нечеловеческой скоростью врагов, или он сам стал быстрее.

Отбить атаку камой оказалось на удивление легко. Поднять Кусанаги перед собой, закрыв грудь от удара, – просто, а отдачи Йосинори практически не ощутил. Уж не той, что заставляет руки дрожать и неметь. Нет, складывалось впечатление, что он встретился с достойным противником, равным ему по силе, и это было странно.

– Аматэрасу! – как оскорбление выплюнул имя богини Кагасе-о, возвращая себе оружие, привычно дернув цепь. Камы послушно, почти как живые, скользнули назад, ложась в руки. – Эта стерва одарила тебя благодатью, хотя сама даже не рискнула показаться на земле?

Слова Кагасе-о подтвердили предположение Йосинори. Но если о благословении от иных богов он слышал, то помимо императорской семьи не было никого достойного благодати богини солнца.

Следующие атаки были хаотичными, резкими и злыми. Камы поочередно летели в Йосинори, намереваясь достать его, но он уклонялся, отбивал клинки и отправлял в ответ своих сикигами, потому что сам пока не мог приблизиться. Кусанаги был хорош в ближнем бою, но кусаригама просто не позволяла ему приблизиться к Кагасе-о, чтобы вести сражение на своих условиях.

В их отлаженную битву совершенно неожиданно вмешалась Аямэ. Расправившись с собственными противниками, она со спины набросилась на Кагасе-о, намереваясь застать его врасплох, но тысячелетний опыт помог тому избежать удара. С диким хохотом он увернулся от меча Аямэ, прыжком ушел от бросившихся на него драконов и в очередной раз отправил каму в Йосинори. Казалось, что его невозможно не то что убить – ранить. Даже от внезапной атаки Карасу-тэнгу с воздуха он смог увернуться.

Втроем они сражались с одним богом, но охраняй гору несколько… Они старались не думать об этом.

В пылу битвы, когда все его мысли были сосредоточены только на том, как бы добраться до противника, Йосинори забыл про Тетсую. Отстраненно, где-то на грани сознания он помнил о нем, отчаянном и решительном, готовом броситься в бой в любой момент. Но совершенно не был готов к тому, чтобы увидеть, как Тетсуя тихо, по-охотничьи, проскользнул Кагасе-о за спину и совершил то, что не смогли ни оммёдзи, ни ёкай, – ранил бога.

Кагасе-о закричал, не столько от боли, сколько от неожиданности и злости, и обернулся так резко, что погруженный в его ногу меч вырвался из рук Тетсуи. Обезоруженный, он повалился на землю, приподнялся на локтях и со смесью упрямства и ужаса на лице уставился на Кагасе-о.