Когда мертвые заговорят

Снова повисло молчание. Я гадала, когда вернется Джек и продолжит насмехаться надо мной, издеваться и мучить. В то же время старалась не думать о том, где он сейчас и что делает, что он может быть у мамы. Нет, нет, он сейчас где-то поблизости. Он просто хочет, чтобы я решила, будто он в моем доме. Чтобы испугалась и приняла его сторону. Но он стоит за дверью амбара и наблюдает.

Голова была тяжелой, и я покрутила ею в разные стороны, разминая шею. При этом косо наблюдала за Ледой, которая в свою очередь не отрывала от меня настороженного взгляда. Меня снова настигло раздражение: это она контролирует меня, а не я ее, так почему она выглядит как испуганный зверь, загнанный в ловушку?

Успокойся, Кая, тебе надо успокоиться. Подружись с ней. Заставь отпустить тебя.

Я выпустила горячий воздух сквозь стиснутые зубы, затем, убрав с лица черные волосы, делавшие меня, готова спорить, еще страшнее, чем я была, в соплях, крови и грязи, тихо спросила:

– Он насилует тебя?

Хороший вопроса, Кая, для того, чтобы подружиться, – иронично похвалила я себя, и не удивилась, когда Леда неуклюже поднялась на ноги и сжала кулаки. Она сделала ко мне несколько резких шагов и остановилась, а я изогнула бровь.

– Хочешь ударить меня, как он? – Она изумленно опустила взгляд на руки, будто не ведала, что творит. – Для начала вытащи большой палец из кулака, иначе руку сломаешь.

Она испуганно посмотрела на меня, как воробышек, выброшенный из гнезда и упавший на асфальт прямо к лапам дикой кошки. Но руку разжала. Леда выглядела как ребенок с другой планеты – диковатая, не умеющая разговаривать. Ее щеки порозовели, белые волосы завились на концах, придавая ей какую-то трогательность, детскость. Хотя я опять отметила, что она старше, чем кажется. Внезапно она поднесла руки к моему лицу и коснулась большими пальцами моих щек. Потерла их, пока я изумленно застыла, напряженно ожидая каких-нибудь чудачеств. Но Леда лишь стерла с моих щек кровь, при этом глядя куда-то сквозь меня. Затем она убрала мои волосы за уши, открывая лицо, и наконец-то сосредоточила взгляд на моих глазах, шепнув:

– Хочешь пить?

Подозрительно.

– Да, хочу.

Я могла бы свалить ее с тонких, как стебли кукурузы, ножек одним точным и метким ударом, но не стала этого делать. Вместо этого я попыталась проанализировать, почему она вдруг осмелела, коснулась меня и предложила воды.

Я дала ей рекомендации, как лучше меня ударить, – поняла я. Еще я спросила у нее: «Хочешь меня ударить?» После этого Леда стала вести себя странно, как будто одумалась. Я наблюдала за тем, как она копошится в небольшом рюкзаке, висящем на косом ржавом гвозде. Гвоздь был вбит в деревянный столб, подпирающий крышу. Когда она вернулась, я открыла рот и позволила ей вложить мне в губы пластиковую трубочку. Второй конец Леда опустила в бутылку, и я тут же втянула в себя в воду. Она не была ни холодной, ни теплой. Это была самая вкусная в мире вода, лучшее, что я когда-либо пробовала.

Напившись, я вытолкнула трубочку изо рта и откинула голову назад. Глаза жгло от усталости, зато горло перестало болеть. Вода вернула мне голос, остудила связки, раскаленные от криков, дала еще один шанс выжить.

Я поблагодарила Леду, и она, смутившись, покраснела и отвела взгляд. Я внимательно рассматривала ее, по-прежнему стоявшую рядом. В одной руке – бутылка с трубочкой, вторая безжалостно терзает край кофты, превратившийся в белую бахрому.

Она хочет спросить о чем-то, – поняла я.

Я ждала, когда она задаст вопрос, решив позволить ей собраться с мыслями. Она стояла непозволительно близко, и я вновь подумала о том, что могла бы вышибить из нее дух одним ударом ноги. Но я лишь осторожно вздохнула. Пусть доверится мне. Пусть сама задаст вопрос, убедится, что меня не стоит бояться.

– Тебе было больно?

С моих губ сорвался смешок. Было ли мне больно? Конечно, было, я же пока что жива! Но вместо резкого ответа я спокойно вздохнула.

Из-за слабого голоса, тонкой фигуры и коротких волос мне показалось, что Леде от силы шестнадцать лет. Но ей далеко не шестнадцать. Это обман. Лживый образ, чтобы одновременно и привлекать внимание, и вызывать желание помочь.

Так как я не ответила на вопрос, она подняла голову и слабым голоском уточнила:

– Когда папа тебя ударил по голове, тебе было больно?

Я с трудом сдержалась, чтобы не спросить, что испытывала она, когда он бил ее. Если только бил. Эта тварь могла совершить кое-что похуже.

Я несколько секунд изучала ее голубые, с глубокими тенями под ними глаза, затем правдиво ответила:

– Да.

Вдруг зачесалось левое запястье под веревкой, но я не смела пошевелиться. Любой незначительный шум – повышенный тон голоса, грохот цепи, – и Леда умчится в свой угол.

Она поморщилась.