– Мне очень жаль, прости. У меня… у меня не было выбора! – зашептала она голосом, полным мольбы. Я опять почувствовала в груди знакомое раздражение, но это была яркая вспышка, которая тут же погасла. Да, пожалуй, у нее не было выбора. Эта скотина могла убить ее. Или сперва пытать, а затем убить – вариантов масса.
– Что он делает с тобой, Леда? Почему ты его боишься?
– Я не…
– Ты сказала, что у тебя не было выбора.
– Я… – Она опять замялась и часто заморгала, будто это помогало ей думать. Я ждала адекватных ответов на вопросы. Я ждала, что она откроется, доверится мне. Только тогда мы сможем существовать вместе в этом амбаре, отрезанном от другого мира. Только так я смогу заставить ее помочь. Но для начала мне нужно знать, что происходит.
Я не торопила, и в итоге мое терпение окупилось: Леда прижала к груди бутылку с водой, будто ребенка, и произнесла, стараясь смотреть куда угодно, только не в мое запятнанное кровью лицо с прилипшими к щекам волосами:
Ее свистящий шепот без труда достиг моих ушей, привыкших за последние несколько часов к тишине.
Я прикрыла веки, чтобы хоть как-то отгородиться от своего прошлого, стоило Леде заговорить об игрушках. Стивен тоже пытался загладить вину, зашивая мою кожу. Стивен тоже… подарил мне кое-что. Двадцать четыре шрама.
Когда я открыла глаза, то обнаружила, что Леда просто смотрит на меня. Ее диковатость, которая делала ее похожей на инопланетянку, прошла. Теперь передо мной стояла высокая и худая беловолосая девушка. Ее взгляд внимательно исследовал меня, задержавшись на татуировке. Во мне все перевернулось, но я не двигалась, видя, как у нее на лбу появляются две вертикальные задумчивые морщинки.
Я позволила ей рассматривать птиц, изображенных на татуировке, позволила изучать цвета. Мои кости ломило от ее пристального внимания, грудь ныла от боли. Будто Леда смотрела внутрь меня, будто я разрывала себя напополам, чтобы разделить с ней память о Джорджи.
– Было больно? – вдруг спросила она, поднимая взгляд.
– Нет.
– Правда? – Леда удивилась, широко распахнув глаза и приоткрыв рот.
Выдохнув сквозь стиснутые зубы, я расслабила челюсть и очень спокойно, пересиливая себя, ответила:
– Нет, мне не было больно. Эта татуировка – память о моей погибшей сестре, которую я любила больше жизни. – Вот я и сказала это. Если я открылась ей зря, то… Я одернула себя. Если зря, значит, я умру. А если я умру, то
Но я наконец-то увидела в ее глазах что-то такое, чего раньше там не было.
– Мне очень жаль, прости, – сказала она. Я отмахнулась от ее «прости», со страхом ожидая, когда она спросит, как именно умерла Джорджи. Но она не стала спрашивать, наверное, не желая тревожить о ней память. А может быть, не желая тревожить
– Мою сестру звали Джорджи, и ей было всего восемь лет, когда она умерла. Маленькая, добрая девочка, с которой не должно было случиться ничего подобного. Но случилось. Она не была виновата. – Я помолчала, чтобы мои слова дошли до Леды. – Джорджи была просто маленькой девочкой и не могла повлиять на свою судьбу. Я была рядом с ней. Вся вина лежит на мне.
– П-п-почему ты говоришь мне об этом? – Леда, испугавшись, отступила на полшага.
Я даже не стала подбирать слова, чтобы не ранить, потому что неважно, как назвать то, что с ней делал отец – суть не изменится. Наоборот, Леда должна скорее очнуться от этого кошмара.
– Ты не виновата в том, что с тобой случилось. Ты была маленькой девочкой. – Леда покачала головой, открыв рот, чтобы перебить меня, но не сумела выдавить ни звука. Только ее грудь сотрясалась. Я рванулась к ней, но вовремя опомнилась и замерла.
Но мне