Когда мертвые заговорят

Дэйзи мгновенно приободрилась. С ее настроением в последнее время часто случались всякие перепады: внезапная грусть, а затем – радость. Иногда ей казалось, что жить больше незачем, а иногда она готова была горы свернуть.

– У меня есть тост! – воскликнула Дэйзи. Затем проворно растолкала гостей, взобралась на сцену и приблизилась к микрофону. В горле тут же пересохло. Заправив волосы за уши, Дэйзи прокашлялась и смущенно рассмеялась. Поспешно приняв от одного из гостей бокал с шампанским, она смочила горло, сделала шумный вздох и сказала в микрофон:

– Дорогие гости. Я впервые на свадьбе, поэтому жутко волнуюсь, не обращайте внимания. Ди, – торжественный голос Дэйзи дрожал, и она положила одну руку на горло, будто хотела освободиться от слов, обжигающих гортань. Зал притих. – Ди, я люблю тебя. Когда ты только появился в нашем доме, я была жутко возмущена! Нам приходилось делиться овсяными хлопьями, а ведь ты знаешь, я ненавижу делиться! – Дэйзи фыркнула в микрофон, и по залу прокатился смех. – Но потом я к тебе привыкла. Я вообще быстро привыкаю к людям! Ты знаешь об этом, милашка. – Она посмотрела на невесту и подняла бокал. Девушка в свадебном платье отсалютовала в ответ. – Не знаю, как я без тебя жила!.. Что ж… – Дэйзи судорожно вздохнула. Ей всегда с трудом давались торжественные речи, и вот теперь ее подводил собственный дрожащий голос, в котором слышались слезы. – Я люблю вас, ребята! – Она вздохнула и, подняв руку с бокалом вверх, громко произнесла: – Джек, желаю тебе и твоей жене Оливе вечного счастья и любви! Вы самые лучшие!

Глава IV Послание в бутылке

30 ноября 2016

Мой разум пылал. Он был отравлен, и чтобы сохранить сознание, я пыталась зацепиться хоть за одну спасительную, здравую мысль.

Особняк стонал вместе со мной. Он продрог на ветру, как я, и пытался закутаться потеплее; он – в туманы, льющиеся белым молоком по спящим улицам, я – в теплое одеяло. Я крепко сжимала ткань в пальцах, чтобы сосредоточиться на ней. Зажмурилась, чтобы сосредоточиться на морщинках вокруг глаз. Лежала на боку, чтобы сосредоточиться на боли в ребрах.

Сосредоточиться на физическом.

Но я все равно продолжала думать. Адская мельница в мозгу перемалывала мысли, создавая из них единую черную массу – тяжелое и вязкое болото. Я ступила в него еще тогда, ночью, на свадьбе Селены и Хуго, и сейчас, вернувшись в особняк, в Эттон-Крик, в этот проклятый город, окунулась в скользкую жижу с головой.

Я сжалась плотнее. Одеяло не спасало от холода. Хлопали занавески. Шум ветра, проникающего в углы комнаты, был оглушающим. Он швырял в мою постель снежинки и, сложив ладошки у рта, нежно задувал за шиворот холодные струйки воздуха. Я распахнула глаза, щелкнула выключателем лампы, стоящей на прикроватной тумбочке, затем с колотящимся сердцем подошла к окну и захлопнула ставни.

Меня бил озноб, кожа в тусклом свете комнаты покрылась мурашками. Я чувствовала, как чернота, идущая от окна, прокралась внутрь меня, будто во мне мало тьмы.

Мне нужна помощь.

Едва эта мысль посетила меня, я тут же решительно оделась, сунула ноги в домашние тапочки и вышла из комнаты. Как же холодно! Холодно даже в шерстяных носках, даже в теплых штанах и колючем вязаном свитере. Все потому, что этот зловещий холод шел не снаружи, а откуда-то изнутри.

Держась за перила, я спустилась по лестнице и вошла на кухню.

Пахло грецкими орехами, корицей и еще чем-то. В общем-то, так всегда пахло от Ноя. Он стоял за рабочим столом лицом ко мне: спина ровная, голова опущена, волосы переливались золотом в свете люстры. Ной был сосредоточен на яблоках: бережно счищал шкурку и откладывал их в глубокую миску. Почему-то при виде его пальцев, сжимающих очередной плод, мое сердце глухо забилось о ребра. Будто это его Ной держал в руках, с него снимал слои ткани.

– У меня плохой день.

Эти слова я с большим трудом выжала из горла, как выжимают из лимона остатки сока. Я могла бы даже заплакать, но глаза по-прежнему оставались сухими. Не потому, что боялась – я была парализована.

Ной поднял голову и уставился на меня со спокойным пониманием, а затем медленно, будто размышляя над чем-то, отложил яблоко и нож. Ничего не изменилось, – поняла я по его взгляду. – Между нами ничего не изменилось.

Взяв себя в руки, я подошла к столу и опустилась на табуретку. Ной так и остался стоять по другую сторону стола. Сперва молча следил за каждым моим движением, затем вернулся к прежнему занятию.

Кажется, я целую вечность наблюдала за тем, как Ной проворно работает ножом. За стенами особняка сменялись времена года, а я не в силах была оторвать взгляд от тонких пальцев, от того, с какой быстротой поднималось и опускалось лезвие ножа, разрезая кусочки яблока на дольки.