Когда мое сердце станет одним из Тысячи

Он кладет руку мне на плечо. Я этого не ожидаю, и тошнотворная боль пронзает меня, словно электрический разряд. Тело реагирует машинально: в одно мгновение я оказываюсь на ногах. В следующее мгновение я поворачиваюсь к Стэнли, и мой кулак летит к нему помимо моей воли. Время замедляется, растягивается.

Я вижу, как увеличиваются его глаза. Вижу, как он вздрагивает и наклоняет голову, зажмурившись.

Я сейчас ударю его. Сейчас ударю и не могу остановиться.

Нет!

Сигнал из моего мозга наконец доходит до руки. Я замираю, кулак останавливается в паре сантиметров от его лица. Он стоит, ссутулившись, и тяжело дышит. Постепенно он открывает глаза. В них плоский, гладкий блеск, слово «диссоциация» проплывает в моем сознании.

— Элви? — шепотом произносит он.

Я пячусь и упираюсь в стену террариума. Мир в глазах размывается и кренится. Когда зрение приходит в норму, на лице у Стэнли шок, но этот странный стеклянный взгляд исчез. Я вдыхаю.

— Стэнли… ты в по…

— Я в порядке.

Я обвиваю себя руками, пальцы вжимаются в бицепсы, голова опускается.

— Прости.

Он отвечает не сразу. Я чувствую на себе его взгляд.

— Что произошло?

Я делаю глубокий вдох.

— Срыв, — бубню я.

В детстве, когда я теряла самообладание — пинала парты, дралась с задирами или пряталась в комнате уборщицы, — так это называли учителя и врачи. Срыв[5]. Словно я была не просто рассерженной и испуганной девочкой, а атомной станцией, извергающей радиоактивные отходы. Может, метафора эта и не так далека от правды.

— Но почему? — голос Стэнли звучит низко и спокойно, но я все равно вздрагиваю от вопроса.

Ненавижу говорить об этом. Но тут, кажется, это неизбежно.

— Я не люблю воду. — Мое лицо полыхает.

— Всю воду?

— Не всю. — Я не отрываю взгляда от ботинок. — Меня не смущает вода из-под крана, в туалетах и что-то подобное. Пруд с утками в парке тоже, потому что он неглубокий. Но мне не нравится погружаться в воду и не нравится быть рядом с ней. Я… я начинаю чувствовать, что могу утонуть.

— Почему ты не сказала?

Уши горят.

— Потому что бояться воды глупо.

— Нет, вовсе нет.

Я смотрю на него с недоверием.

Он пожимает плечами.

— Однажды я смотрел телепередачу, в которой парень боялся соленых огурцов, а женщина — пуговиц. Ну, пуговиц на одежде, понимаешь? В раннем детстве я до чертиков боялся каруселей.

— Каруселей?

— Сейчас уже не боюсь. Но когда мне было пять лет, папа взял меня с собой на карнавал и попытался усадить на карусель. Она была огромной и вращалась очень быстро, или, по крайней мере, мне так казалось, и что-то в сочетании движения, странной карнавальной музыки и лошадей, движущихся вверх-вниз, меня жутко испугало. Ему пришлось купить мне сладкой ваты, чтобы я успокоился. По сравнению с этим бояться воды не так уж и странно.

У меня комок в горле. Я пытаюсь его проглотить, но он застрял.

— Я почти ударила тебя.

— Но не ударила же. Ты сдержала себя.

— Едва ли.

А если бы не сдержала…

В воображении я представляю, как мой кулак врезается в его челюсть. Кости трещат и хрустят. Он на земле, сжимается от боли. Он снова попадает в больницу, где ему вставляют хирургические штифты, чтобы части челюсти держались вместе. Я бы месяцами сходила с ума, потому что не смогла вовремя остановиться.

Я вздрагиваю.

— Я могла причинить тебе боль.

— Впредь я буду более осторожным. Такого не повторится. Ладно?

Я смотрю в его глаза — голубые на голубом.

— Не понимаю, почему тебе не страшно со мной, — тихо говорю я.

— Я всю свою жизнь чего-то боялся, Элви. Я устал бояться. Я не стану тебя избегать из-за маленькой ошибки, — он улыбается и трет шею. — Хотя если тебе не нравится вода, мой план на сегодняшний вечер провалился.

— Какой план.

— Да ничего особенного. Хотел устроить тебе сюрприз.

— Но в нем есть вода.

— Ну типа того, замороженная вода.

Я раздумываю, пытаясь вспомнить, были ли у меня неприятные истории со льдом.

— С замороженной можно.

— Ну в таком случае… встретимся в парке?

Мне хочется спросить, что именно он запланировал, но он все же сказал, что это будет сюрприз. Я задумываюсь, не опрометчиво ли это с моей стороны. В последнее время я очень много рисковала. Но я понимаю Стэнли, когда он говорит, что устал бояться. Может быть, сюрпризы не всегда оказываются плохими.

— Да, — отвечаю я.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

В пять часов я забираю Стэнли из парка. У него рука в гипсе, поэтому я за рулем, а он показывает дорогу. Я никак не могу догадаться, куда мы направляемся. Когда мы наконец заезжаем на парковку, я оказываюсь в еще большем замешательстве.

Перед нами простирается огромный открытый газон, окруженный деревьями и подсвеченный стадионными прожекторами. Посередине находится гладкая, ровная поверхность, окруженная низким забором. Когда мы подходим ближе, я понимаю, что именно передо мной, и гадаю, уж не решил ли он так странно пошутить.

— Это каток.

— Ага.

— У нас нет коньков.

Он указывает на маленькую деревянную постройку с треугольной крышей.

— Мы можем взять их напрокат. А еще тут готовят какао.