Когда мое сердце станет одним из Тысячи

— Я не передумала, мне просто…

— Страшно?

Я не отвечаю. Это очевидно. Конечно, мне страшно. Я медленно втягиваю воздух через ноздри.

— Я справлюсь. Я сделаю все, что нужно. Я хочу быть независимой.

Выражение его лица становится напряженным. Несколько мгновений спустя он снимает очки и протирает их рукавом. Без линз, увеличивающих его глаза, они кажутся маленькими, водянистыми и беззащитными.

— Неужели тебе настолько неприятны наши встречи?

Вопрос застает меня врасплох. Я меняю положение на стуле.

— Дело не в том.

— А в чем тогда? Почему тебе так отчаянно хочется независимости? Ты и так очень самостоятельная. Разница только в том, что я больше не буду тебя навещать. И ты потеряешь правовую защиту.

Я дважды резко дергаю левую косичку. Отчасти я боюсь, что меня отправят обратно в пансион. Но есть что-то еще. Я не знаю, как объяснить, чтобы он понял.

— Когда я была младше, некоторые врачи говорили, что я никогда не смогу жить самостоятельно. Что у меня не будет нормальной жизни. Я хочу доказать, что они ошибались.

— Вести нормальную жизнь не значит никогда не нуждаться в помощи. К тому же… ты очень молода. Ты семнадцатилетняя девочка, и уже работаешь на полную ставку, и сама платишь за квартиру. Это не уникальный случай, но и не типичный. Большинство детей в твоем возрасте получают поддержку в той или иной форме. Это никак не связано с твоим состоянием.

Это напрямую связано с моим состоянием. Если бы не оно, я бы не оказалась в такой ситуации.

— Я решила получить независимость. И получу. Вот и все.

Он улыбается и опускает взгляд.

— Я был уверен, что услышу именно это. Ну что же… раз независимость так много для тебя значит, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе достичь желаемого.

Мои плечи расслабляются. Я киваю.

Он бросает взгляд на гвоздику, которая все еще стоит на кофейном столике. Она уже засохла, превратившись в хрупкую скульптуру, лепестки стали жесткими и ломкими.

— Кажется, я первый раз вижу цветок в твоей квартире.

Мне стоило ее выбросить. Но отчего-то я не могу заставить себя это сделать. Я касаюсь скотча, обмотанного вокруг сломанного стебля. Не задумываясь, я говорю правду:

— Это от Стэнли.

Он вскидывает брови.

— Что же, — улыбка появляется на его губах, — это прекрасно!

Я не ожидала, что он обрадуется.

— Знаешь, — говорит он, — ты до сих пор мне ничего толком не рассказывала про этого мальчика.

Я дергаю косичку.

— Вы внесете это в ваш отчет.

— Нет, мне просто интересно.

С чего тут начать? Я собрала столько разрозненных деталей из разговоров со Стэнли, что выбрать трудно.

— Он любит кошек. У него аллергия на них, поэтому он не может завести кошку. У него есть хомяк по имени Матильда. Запах свеженарезанных огурцов — его любимый.

— Похоже, вы сближаетесь.

— Да, но… — Горло дрожит, словно бы под напором слов, стремящихся вырваться наружу. Я непривычно сжимаю губы… Но отчего-то держать все внутри кажется бессмысленным. Мне нужно с кем-то поговорить, чтобы справиться с неразберихой своих чувств. Сегодня доктор Бернхард пришел в последний раз. Возможно, это подходящий момент.

— Я не знаю… — запинаюсь я, вцепившись в свои колени. Горло напрягается, я сглатываю несколько раз, пока оно не смягчается, чтобы я смогла начать говорить: — Я не знаю, как это делать. Не знаю, как быть кому-то другом. Кажется, что я делаю кучу ошибок. И есть что-то… чего… он не знает. Что-то о моем… прошлом.

Доктор Бернхард молча разглядывает меня какое-то время.

— Что ты ему рассказала? — спрашивает он тихо.

— Почти ничего.

Он медленно втягивает воздух через нос, затем выдыхает.

— Я не хочу лезть не в свои дела. И не знаю, насколько это у вас серьезно. Но даже если вы просто друзья, если ты хочешь, чтобы этот мальчик стал частью твоей жизни, рано или поздно тебе придется ему рассказать.

— А если не расскажу. Что тогда.

— Правда всегда, рано или поздно, выходит на поверхность. Лучшее, что ты можешь сделать, — выбрать место и время. Я говорю это не как твой социальный работник. Это совет одного взрослого человека другому. Секреты от самых близких людей не приносят ничего, кроме боли.

Я открываю рот, чтобы ответить, но ничего не произношу. Меня трясет.

— Ты не должна рассказывать все сразу, — говорит он. — Начни с простого, а потом… — Он оставляет предложение незаконченным.

Он прав. Стэнли столько всего рассказал о себе, а я — почти ничего. Я не могу все время прятаться.

Я знаю, что нужно делать.

* * *

— Куда мы едем? — спрашивает Стэнли.

Перед нами до горизонта размывается двухполосное шоссе. Грязные зимние поля проплывают по сторонам.

— Это сюрприз, — говорю я.

— Это новое кафе?

— Нет.

— Тайный вход в параллельную вселенную?

— Теплее.

Он смеется.

Мы едем почти два часа. Мы уехали далеко за город. На бескрайних полях темнеют домики и силосные башни. Бледные облака затянули небо так прочно и плотно, что, кажется, можно по ним пройтись. Вдоль дороги стоит обветшалый забор, на котором в ряд уселись вороны. Их головы провожают нас, когда мы проезжаем мимо.

Когда я сворачиваю на Оак-лейн, мое сердце начинает биться чаще.