Продолжая всхлипывать, Катерина встала, отнесла горшок в сани, распушила сено, расстелила полог.
Габэ стоял у тела, глубоко задумавшись. Сказал негромко:
— Стреляли в него в упор. Стоял он лицом к ним… И не просто стоял, а сопротивлялся! Видишь, в голову ударили чем-то тяжелым, а потом грудь прострелили. Вон как снег кругом вытоптан — видать, боролись! И кулаки у Микула сжаты. Дрался он с ними до последнего…
С трудом сестра и брат положили Микула в сани. Катерина бережно укрыла его пологом, под голову подоткнула сено, чтобы на ухабах не трясло. Наконец они тронулись. Габэ правил лошадью, Катерина, притулившись к телу мужа, поддерживала его голову.
Миновав сумрачный ельник, выехали на дорогу, где-то далеко-далеко громыхнули два выстрела. Габэ попридержал лошадь, прислушался. Стрельба раздавалась в направлении села. Он снял шапку, перекрестился:
— Слава тебе, господи! Кажется, началось.
Катерина слушала, как где-то нарастала и усиливалась стрельба. На сердце у нее словно потеплело. Скорее бы пришли красные и отомстили ненавистным убийцам за мужа и за пролитые сиротские и вдовьи слезы.
Вспомнила о Домне: «Где теперь эта смелая, бесстрашная девушка? Все ли с ней ладно?»
А в это время Домна уже была у себя в штабе.
Перед боем за Нёбдино в сводном отряде вместе с партизанами уже насчитывалось несколько полных рот. Недавно туда влился еще отряд красноармейцев-лыжников, в котором был и Проня Юркин.
Ему и в голову не приходило, что где-то здесь, в партизанском отряде, сражается и Домна. Встретиться им довелось не сразу. Увиделись они неожиданно. Произошло это па третий день ожесточенных боев под Нёбдиным.
Лыжному отряду командир приказал проникнуть в тыл белых, обойти их главные силы и перекрыть дорогу, по которой мог отступать противник. Рассчитывали взять белых в клещи.
Вечером лыжники построились у околицы села. Раздалась команда: «Вперед!» — и отряд двинулся на боевое задание. Впереди шли разведчики, а с ними проводники — два молодых охотника.
Лыжники вошли в лес и по едва заметной лесной тропинке направились к Нёбдину.
Проня шел вместе с разведчиками — его назначили связным. Он привычно скользил по снегу на легких лыжах. За спиной винтовка, сумка с патронами, на ремне — бутылочная граната. От быстрого шага лыжники разгорячились, и Проня, не выдержав, развязал шарф.
Было тихо. Лишь поскрипывал снег да изредка хрустели попадавшиеся под лыжи сучья. На марше не курили, не разговаривали.
Впереди показалась дорога, ведущая от волостного села в лес. Тут могла быть засада…
Проня остановился, поджидая основной отряд, и доложил командиру о возможной опасности. По цепочке была дана команда: залечь, ждать приказа.
Разведчики обследовали дорогу. Осторожно продвигались вперед, осматривали местность. Лыжники отдыхали в ожидании сигнала.
Вот послышался негромкий свист. Это был сигнал: путь свободен! Командир роты скомандовал:
— Бегом вперед!
Лыжники пересекли дорогу и скрылись за деревьями.
Проня, догнав разведчиков, углубился с ними в лес.
И снова было тихо, лишь поскрипывали лыжи да изредка слышался вдали лай собак.
К утру вышли к кладбищу. За ним виднелось село. Лыжники вновь залегли. Разведчики осторожно, вперебежку, стали продвигаться вперед. Подошли вплотную к домам. Нигде никого. Тишина. Белые, видимо, не ожидали нападения с этой стороны и охраны не выставили. Темные улицы были пустынны. Патрулей не видно. Этот конец села казался вымершим.
Миновав несколько первых домов, задами подошли к большому двухэтажному зданию. Здесь окна были освещены, — значит, люди не спали.
У крыльца смутно вырисовывалась фигура часового. Закутавшись в длинный теплый тулуп, он сладко позевывал, похлопывал рукавицами.