Когда наступает время. Книга 2.

Спальня изобиловала изяществом: резная мебель с перламутровой инкрустацией, великолепные статуи из моренного полированного дерева, шелковые ковры, сияющая начищенным серебром посуда. Багой закрыл глаза, когда Саламин нерешительно дотронулся до его спины. Волоски на предплечьях вздыбились, словно капли холодного дождя коснулись разгоряченной кожи. Скользнула вниз ткань халата, оголяя незащищенные плечи, легко поддался узел шаровар. Учитель не спешил, и Багой чувствовал, как вожделенная дрожь сотрясает его тело. Прикосновения обжигали, словно кто-то проводил каленым металлом по оголено-раскрытой ране. Саламин застонал, унижаясь. Чувствуя липшие к бедрам губы, Багой подумал, что пни он сейчас воздыхателя, тот в ответ целовал бы за это его ноги. Прищуренные веки в золоте подводки скрыли опрокинувшуюся глубину зрачков. Мир пошатнулся, разбиваясь на ранящие осколки, когда бывший раб летел в пропасть, ударяясь о шелковую мягкость ложа словно о каменное дно пересохшего русла. Тонкая гладь покрывала показалась пропитанной песком. Багой прижался губами к распластанным в судорожном онемении пальцам с драгоценным профилем Александра. Он бы закричал от ужаса и отчаяния, но понял, что потерял от напряжения голос. Его тело, чужое, словно не принадлежащее ему, сотрясалось от толчков, но он не чувствовал ничего.

„Двуликий бог разврата и скромности“, — шептал Саламин, — „рожденный не от смертной… Иштар… все отдам… твой раб… убей… так ненавижу тебя… ослепнуть, если ты — последнее, что я увижу…“. И наперерез словам крик Александра. Издали. Из Мараканд: „нет… нет… нет…“. А после все замерло. Душная тишина разлилась вокруг, словно мир утонул, и воды сомкнулись над ним, унося звуки и запахи.

— Мой паланкин, — выдавил Багой онемевшими губами и не узнал собственного голоса.

Он поднялся спиной к ложу, дабы Саламин не видел, как в глазах его зреют слезы. Учитель танцев скользнул взглядом по ямочкам на ягодицах, заметил испарину на гибкой спине, взглянул на сбившиеся пряди волос. Гладкое почти женское тело, вместившее непокорный дух, уже далекое и недоступное навсегда, еще хранившее вкус его поцелуев и звук шепота, вызывало жгучее желание разорвать его, разметать, уничтожить, чтобы больше никогда, никогда не видеть.

— Ты не можешь! — выпалил учитель, уже понимая, что приговор озвучен.

Багой надел шаровары и, затягивая пояс, обернулся.

— Теперь я знаю, что могу все, — медленно произнес он, глядя так, словно только что уничтожил злейшего из врагов. Слова пропитались презрением, и он наслаждался ими.

— Почему? — простонал Саламин, словно прося пощады.

— Я хотел этой болью заглушить другую… ту, что разрывает меня изнутри.

— Ты — единственный, кого я ненавижу столь сильно, что не смогу жить, не уничтожив! Единственный, кого я желаю столь сильно, что не могу уничтожить!

— Знаю.

— Ты — мерзкий развратный евнух! Подстилка! Продажная тварь!

— Не лги себе, Саламин, ибо ты, как никто другой, знаешь, что это не так.

— Ты так сильно ненавидишь меня, что готов захлебнуться местью!

— Отнюдь. Ты столь ничтожен, что я едва могу презирать тебя. Знаешь, когда-то мой отец ловил рыбу, а мать ткала полотно. Я ходил с ним в море и думал, что так будет всегда. Я был счастлив и любим, а после все изменилось в один миг. Вы увидели во мне лишь невинное мальчишеское тело, но никогда никто не вспомнил, что внутри него есть что-то еще. Я научился терпеть и терпел. Я почти поверил вам, приучая себя не чувствовать ничего. Но после судьба опять выбросила кости, жизнь изменилась. Александр соединялся со мной, и я хотел этого. Я стремился к нему, и был счастлив, если он посылал за мной. А как был одинок, ожидая до рассвета, что он, может быть, позовет меня. Ты, столь умелый и опытный! Ты, бог и ваятель разврата, утонченный и могущественный. Кого, как ни тебя я мог еще выбрать, ибо только ты мог вызвать во мне ту боль, что убила бы тоску по нему, но я не почувствовал ничего. Совсем ничего. Наверное, я позволил бы тебе уничтожить себя, разорвать и растереть по земле, но и ты бессилен! Мой царь не погребен, и поэтому я ухожу. Прощай.

— Будь ты проклят, Багоас! — крикнул ему вслед Саламин, но перс даже не оглянулся.

(1) Здесь и далее до следующей ссылки текст, выделенный кавычками — Цитаты из Плутарха „Александр“.

(2) Виргилий.„Андромаха“.

(3) Старшая сестра Клита являлась кормилицей Александра.

(4) Цитата из К. К Руфа „История Александра Македонского“.

(5) Цитата из К. К Руфа „История Александра Македонского“.

Эпилог. (стр 1 - 9).

ЭПИЛОГ.