Когда наступает время. Книга 2.

Когда пальцы Саламина вцепились в волосы с такой силой, что из глаз мальчика хлынули слезы, он извернулся и отпрянул в сторону. Дрожь сотрясла тело, и Багоя вырвало. Учитель рассвирепел, накинулся на нерадивого ученика, разбив в кровь невинные губы…

— Не вздумай сделать так еще раз! Семя царя священно!

* * *

Багой вздрогнул и открыл глаза. Воспоминания показались сном. Или сон превратился в воспоминания. Александр! Перс вскочил. Как мог он позволить себе уснуть?! Багой засуетился, открыл шкатулку. Украшение с хищно-зелеными изумрудами царственно покоилось на атласном ложе. Да, именно его Багой наденет сегодня. Именно оно было на шее евнуха, когда он впервые увидел Александра. Воспоминания опрокинулись теплой волной.

Дарий, царь царей, лежит в грязной телеге. Только что самые приближенные, те, кому он так доверял, ранили его в грудь, бросив под ноги настигающему Александру. Жизнь покидает тело, расплываясь алыми пятнами на дорогой одежде. Рваная ткань палатки суетится на ветру, хлопает, бросается цепным псом, словно хочет отогнать чужеземцев. Грубые руки рвут Багоя прочь… потом пустота… и Александр…

Перс вспомнил, как не смел поднять глаза, чтобы увидеть того, кто разрушил его мир. Великолепный гнедой конь нетерпеливо топчется на месте. Оголенные ноги в запыленных высоких сапогах сжимают леопардовую накидку. Человек в серой несвежей одежде и потускневших доспехах, в шлеме, львиной пастью охватывающем голову… Искандер…

— Выясните у него, что это ползает за его спиной? — приказал Александр.

Назарбан, приближенный персидского владыки, полировал коленями землю, сдаваясь на милость победителя. Неуклюже извернувшись, бывший сатрап схватил Багоя за ворот и притянул к себе. Юноша не узнавал его голоса. Обычно высокий с надменными нотами, сейчас он звучал низко, почти мягко.

— Это Багой, любимый евнух царя Персии Дария.

— Кого?! — резко одернул говорившего высокий человек, что находился рядом с Александром, сидя на коне и закинув голень на холку животного.

— Бывшего царя, — поспешил выпалить Назарбан.

— Он что, хочет предложить его мне? — рассмеялся Александр. — Как выкуп или как наследство?

— Бери, Александр. Разберешься после.

Багой украдкой смотрел то на завоевателя, то на его собеседника. Искандер не выглядел царственно. Невысокий, немытый, с помятым уставшим лицом, спутанными волосами… Но, даже не все это, а полное отсутствие какой-либо растительности на лице вызвало у юноши смятение. Александр уже не был мальчишкой, не мог быть и евнухом, тогда почему? Багой ответил себе быстро: «Он варвар. И тот, второй, тоже варвар». Перса передернуло. Смысл дальнейшего существования показался диким. Мир разом сжался до животного страха. Багой подумал про невольничий рынок, торговца Бейру, его тяжелое дыхание и запах пропотевшей жирной кожи. Юноша понял, жизнь сделала виток и вернулась к истоку.

Багой сидел в шатре, обхватив колени руками. Холод вечера пронизывал насквозь. Чужой шатер, пропитанный незнакомыми запахами, чужеродная речь за его стенами, неудержимый хохот заставляли дрожать худощавое тело юноши. Полог палатки с шорохом откинулся, и незнакомый человек, заглянув вовнутрь, объявил, что царь Александр желает видеть Багоя. Перс встал и направился к выходу.

— Э, дружок, — остановил его незнакомец, - ты, что в таких лохмотьях явишься царю? Александр отдыхает и желает посмотреть, так ли хорошо ты танцуешь, как о том говорят.

— Но я, — промямлил юноша, — не знал…

— Сейчас принесут твои платья. Собирайся. Я вернусь за тобой. И поскорее.

Багой открыл сундук, выбрал молочно-желтые одежды с переливающимися зелеными змейками. Это был последний подарок Дария, тонкая нить воспоминаний и о нем самом, и о роскошном дворце Вавилона. Ожерелье с изумрудами грустно легло на неразвитую грудь. Перс едва успел собрать запыленные волосы в крутой жгут, как явился посыльный.

Багой шел босиком. Изнеженные стопы ощущали тупую боль при каждом шаге. Браслеты дружно позвякивали, словно старались скрыть мучения. Туфли исчезли еще несколько дней назад в суматохе бегства, пленения и унижения, но перс уже и не думал об этом.

Лагерь, разбухший бесконечными рядами походных палаток, тонул в темноте, солдатской вони и гоготе. Повсюду сновали мощные мужчины, источающие запах несвежих тел, перепревшего вина и пропитанных кровью и потом доспехов.