Когда наступает время. Книга 2.

Александр остановился в доме местного управляющего. Небольшой зал был до отказа набит народом. Царь праздновал победу. Душно коптили многочисленные светильники. Слуги сновали с подносами и амфорами. Звуки мелодии тонули в грохоте праздника. Багой боязливо огляделся. Казалось, никому не было дела до завернутого в темную накидку юноши. Провожатый дал ему знак оставаться на месте и исчез. Вдруг все стихло, люди расступились, и Багой оказался в истоке образовавшегося коридора. Человек, что сопровождал юношу, что-то говорил, наклонившись к царю. Багой не сразу узнал Александра. Юноша почти задохнулся от страха, когда его выволокли на середину зала и сорвали накидку. Он озирался по сторонам словно котенок, попавший в логово диких псов. Постояв несколько мгновений, Багой бросился на пол, раболепно склонившись перед новым владыкой.

— Поднимите его, — засмеялся Александр, —, а то, чего доброго, он себе лоб отобьет.

Растерявшись и не решаясь подняться, юноша бросил на царя мимолетный взгляд. Александр полулежал на ложе, облокотившись локтем о коленку своего собеседника. Багой узнал в нем того, что при их первой встрече сопровождал царя. Ни во внешности, ни в поведении Александра не чувствовалось властности, словно он был простым воином, таким же, как и все, кого Багой видел вокруг. Светлые волосы спускались на плечи нерасчесанными прядями, никаких знаков отличия при царе не было, одежда состояла лишь из тонкого льняного хитона. Да, и поведение Александра вызвало в душе перса смятение. Тот, что возлежал подле царя, вел себя вызывающе, то наваливаясь на повелителя, то выхватывая у него из рук кусочки пищи, то закатываясь неудержимым смехом. Похоже, ни самого царя, ни окружающих это нисколько не беспокоило.

— Так, значит, это и есть дорогой мальчик Дария? — не то спросил, не то просто сказал Александр.

Имя убитого повелителя оцарапало душу холодной безысходностью. Багой немного понимал греческую речь и мог разобрать общий смысл слов.

— Теперь ты владеешь всем, что принадлежало ему: и государством, и казной, у тебя его гарем и семья. Похоже, это последнее, чего тебе не доставало.

Александр пристально рассматривал наследство. Багой ежился под его взглядом, словно вновь стоял голым на невольничьем рынке.

— Александр! — позвал царя собеседник, но Александр не ответил. — Александр!

Сотрапезник пнул царя плечом.

— А? Ты что-то сказал, Гефестион?

— Сглотни, а то слюни почти текут у тебя изо рта. Интересно, а он так же хорош в постели, как и собой?

— Хочешь проверить?

— Только после тебя, — в тоне Гефестиона проскользнули звонкие нотки.

— Ну, что ж. Посмотрим, так ли хорошо он танцует, как я о том наслышан. Спросите, какая музыка ему необходима для танца.

— Любая, мой повелитель, — перс почтительно поклонился.

— О-о-о! Да, он еще и по-гречески говорит.

— Похоже, ему нет цены! — с сарказмом воскликнул Гефестион. – Ну, что ж! Станцуй нам! Милый!

Багой нерешительно начал танец. Он старался изо всех сил, но почти впал в отчаяние, понимая, что у него ничего не получается. Песчинки и камешки на неметеном холодном полу причиняли боль. Закончив танец, Багой едва смог заставить себя взглянуть на царя. Александр слез с ложа и подошел к рабу.

— Что ж. Здесь тот случай, когда слава не поспевает за талантом.

Багой покраснел. Царь оказался невысоким, ниже его самого ростом и ладно сложенным человеком. Он смотрел так просто, что невозможно было подумать, что он только что завоевал половину света.

— Филипп, отведи мальчишку в мои покои! — куда-то крикнул Александр. — Накорми и прикажи Агелаю подобрать ему обувь! Он сбил себе ноги!

— Только промой его получше! — вдогонку крикнул Гефестион. — Нам и своей грязи хватает!

* * *

Александр всегда заботился о войске. Он думал обо всех, о каждом. Думал он и о себе, но только потом, после, в самую последнюю очередь. Он бросался в битвы первым, и уходил с поля сражения последним.

Багой вздохнул и подумал, что ни роскошь дворцов, ни утонченная жизнь персидского двора, наполненная мелодичными звуками и изысканными ароматами, не стоят тех лет, что он прожил подле царя. Лишения походной жизни, холод, голод и тяжкие испытания показались одним днем. Потос Александра, обрамленный в неудержимое мужество и нечеловеческую выносливость, передавался всем, от фалангарха до последнего пьяницы, волочащегося за войском, превращаясь в гибрис.

У Александра было все: власть, огромная империя, богатство, слава, любовь, дружба, и все это он создал и завоевал сам. Казалось, так будет всегда. Но один день изменил все. Ничто до того не могло сломить царя, но тот день сломил. Смерть Гефестиона. Александр словно потерял опору в жизни, словно умер и родился другим. Царь много и беспробудно пил, сделался подозрительным и до крайности раздражительным. Тонкий и дальновидный расчет улетучился, и решения, которые он принимал, все больше казались необдуманными и дикими.