Когда наступает время. Книга 2.

— Плевать мне и на тебя и на твое войсковое собрание, царь! Я — Гефестион! Для меня этого достаточно!

Сын Аминты швырнул меч и быстро пошел прочь.

— Остановись! — ревел ему вслед Александр.

— Пош-ш-шел ты! — в сердцах прошипел Гефестион.

— Ты слишком много себе позволяешь! — увидев, что тот не обернулся, Александр закипел. — Без меня ты ничто!

Словно стрела поразила македонца, он остановился, несколько мгновений не двигался, а после зашагал еще увереннее. Александр обернулся к Кратеру.

— Не смотри на меня Зевсом, Александр, — спокойно сказал тот. — Пока я жив, я не позволю никому оскорблять своих воинов. Будь это даже ты. Я привык уважать любого из них, и никто этого не изменит. Я должен был бы убить его за оскорбление царя, но с ним ты разбирайся сам!

Залегла глубокая ночь, но Гефестион так и не появился в своей палатке. Александр нервно мерил шагами расстояние от стены до стены. Он исходил его вдоль и поперек уже не один десяток раз. Багой ежился в углу, словно старался раствориться во мгле. Он боялся даже дышать, ибо знал, что значит царский гнев. Глубоко за полночь палатка содрогнулась, словно что-то тяжелое задело растяжки. Грохот послышался от самого входа, и Александр бросился навстречу. Гефестион мрачнее тучи заполнил собою вход. Запах дешевого пойла кислым туманом оседал вокруг.

— А, царь! — загоготал он. — Ты ждешь объяснений?! Изволь!

— Ты не в себе! — жестко перебил Александр. — Я поговорю с тобой завтра!

— Ой, ли?! Разве завалит меня пара глотков козлиной мочи?! Я и не надеялся, что ты снизойдешь до такого ничтожества, как я!

Подойдя вплотную к царю, Гефестион наклонился к самому его лицу.

— Мне как, записаться к тебе на аудиенцию, или примешь меня так?

— Что за бред ты несешь?

— Бред?! Ты во всеуслышание заявил, что «без тебя я ничто»! Не никто, а ничто! Александр, я ведь не ослышался?! Но, ты неправ, царь! Это с тобой я ничто! Тоже Александр! Я — безлик! А знаешь, почему?! Потому, что ты выбрал для меня это!

Путаясь в ремнях, Гефестион рванул с себя доспехи, швырнув их об пол у ног Александра.

— Вот мои доспехи, царь! Разве не изломаны они в битвах?! Вот мои руки! Разве нежна на них кожа?!

Гефестион дернул хитон, фибулы разлетелись по полу.

— Посмотри на мою грудь, Александр, или повернуться к тебе спиной, чтобы ты не видел этих шрамов?!

Гефестион обмяк, сделал несколько шагов и опустился в кресло.

— Ты прав, — сказал он совершенно спокойно, — я ничто. Я бросил все к твоим ногам, видя, как высится твоя слава. Я не просил ничего. Я просто был рядом. Теперь вижу, как слепну, пытаясь разглядеть тебя в лучах этой славы…

— Ты позволил себе слишком…

— Слишком, говоришь?!

Гефестион вскочил.

— Или не ты назвал меня «тоже Александром»! Я глупец!

Он закинул голову, сжав зубы.

— Теперь я понял! Твоя тень. Посмотри на меня! А ведь это тоже ты, только серый и безликий! Это «тоже Александр». Вечерами эта тень вытягивается, искажаясь в жалкое тощее подобие, чтобы ночью исчезнуть вовсе, и ты остаешься один. Днем, попирая ногами, ты даже не видишь ее, пока она не исчезает в ореоле твоего сияния.

— Кратер…

Гефестион резко перебил:

— Оставь, Александр! Не бойся! Не трону я твоего Кратера!

Гефестион прошелся и, увидев в углу Багоя, оскалился.

— О! Еще один Александр! Ты-то мне и нужен! Сбегай, дружок, принеси вина. Только погорячее, и давай скорее!

Багой забитой собакой взглянул на повелителя, но Александр не шелохнулся. Перс готов был просочиться сквозь кожаную стенку, но попятился, не решаясь приподняться. У самого выхода Багой услышал, как тяжело сказал Гефестион:

— Я устал, Александр, но еще раз послужу тебе. Вот мой меч. Я знаю, это трудно, но я помогу. Останови мое разорванное сердце и скрой мой позор, ибо, видят боги, я не заслужил его. Утром скажешь, что не успел остановить меня, потом поплачешь, и все успокоится.

— Ты безумен и пьян!

— Нет. Напротив. Разве дешевая настойка из конского навоза пьянит так, как мечта? Ты спаивал меня с детства, чтобы отрезвить так жестоко в одно мгновение!

Гефестион тяжело поднялся.

— Хочешь, я тебе кое-что скажу, Александр? — произнес он чужим уставшим голосом. — Пошел ты! Я не Филота, не Парменион и далеко не Клит, поэтому не стану взывать к твоему разуму. При дальше к своим мечтаниям один, а я найду, куда себя приложить! Мой царь!