Когда наступает время. Книга 2.

И, хотя, его уже не стало, Гефестион так и остался для Багоя самым непонятным человеком. Даже теперь, после стольких месяцев, прошедших со дня его смерти, перс не мог сказать однозначно, как относился к сыну Аминты. Боялся? Да. До одури, до холода внутри. Преклонялся? Да. До бешенства бушующего сердца. Завидовал? Да. Почти до воя от бессилия. Возлюбленный друг царя! Возлюбленный друг… Возлюбленный… Гефестион был обласкан сполна. Непредсказуемый, разнузданный, он всякий раз грубо срывал любовь Александра, делая с ней все, что желал. Капризный, раздражительный, он требовал еще и еще, не задумываясь, откуда у него это право.

Гефестион был всегда. Даже, когда умер, он все равно оставался и был… был… был. Александр завоевывал мир, Гефестион думал, что с ним потом делать. Александр выстраивал мосты планов, Гефестион подводил под них опору. Александр стремился за взлетом фантазий, Гефестион выталкивал его, чтобы полет получался стремительным. Ничто и никто не мог разорвать эту связь: ни женщины, ни войны, ни раны. Эти двое слиплись когда-то и так и существовали вдвоем в этом своем единстве. Как-то Александр спросил друга:

-Что ты любишь во мне больше всего?

— Тебя.

— А кроме меня?

— Александра.

— А после?

— Воина.

— Это все?

— Царя.

Отношения Александра и Гефестиона Багой так и не смог понять, вернее, принять, хотя и привык к ним давно. Всякий раз в персе поднималось негодование, когда Гефестион позволял себе лишнего, хотя… Александр сам допускал это. Сын Аминты был человеком сложного капризного характера, а уж если гневался, то вообще терял над собой контроль. Попадая под горячую руку царского фаворита, Багой почти прощался с жизнью, ибо хилиарх мог выместить на нем весь свой гнев. Пожалуй, Александр сам был готов позволять ему все, а после терпел бесконечные недовольства, спокойно переносил, когда Гефестион громил все вокруг и даже повышал на царя голос. Но после, когда сын Аминты, наконец, остывал, Александр досыта напивался из чаши нежности, любви и дружбы. Однажды, назвав «тоже Александром», царь уравнял его себе. Никто не удивился, когда после смерти Гефестиона оракул Сантарии повелел почитать того, как бога.

Если что-нибудь случалось с Гефестионом, Александр терял рассудок. Головы летели с плеч, словно щепки из-под топора. Царь не терпел никаких объяснений. Любое «не доглядели», «не доохраняли», «не оберегли» становилось смертным приговором. Последнее время, то ли опасаясь чего-то, то ли предчувствуя, Александр старался найти Гефестиону уйму дел, лишь бы не брать того в затянувшиеся военные стычки особенно в Индии. Несомненно, Гефестион являлся великолепным организатором. Ему по плечу было разрешение подчас невозможных технических задач. К тому же, царь доверял другу всецело. Александр относился к Гефестиону, как к равному, иногда в ссорах все же напоминая, что он — царь. Гефестиону же, похоже, было плевать, на все титулы Александра, и тому ничего не оставалось, как соглашаться.

Бывали времена, когда, перепив без меры, сын Аминты вторгался в царские покои, чиня по дороге хаос, а после валился на ложе, в чем был, не удосужившись хотя бы скинуть обувь. В такие минуты, Александр обычно отсылал прислугу и возился с ним сам, позабыл о своих мировых титулах. Автократор Греции, царь Македонии, фараон Египта, Царь Четырех Сторон света, божественный сын Амона-Ра, живое воплощение бога Сканды — все это умещалось в одном человеке, которого Гефестион мог так запросто хлопать по плечу.

(1) Дайсий — месяц по греческому календарю, начинающийся с новолуния в мае и заканчивающийся новолунием июня.

Багой. (стр. 10 - 19)

Багой сел в паланкин и задернул шторку. Ему не хотелось никого и ничего видеть. Он откинулся на подушки, и мысли о Гефестионе вновь овладели им. Он не заметил, как отдался воспоминаниям, уже подернутым легкой пеленой забвения.

Уставшее, размокшее, молчаливое войско стекло с горных отрогов на равнину. Царь отдал приказ разбить лагерь и отдыхать. Индийская ночь быстро оседала на землю, взбитым чернильным пятном окутывая стоянку.

Гефестион в нетерпении вскочил на коня и направился навстречу подходящей армии. Вот уже восемь дней, как подразделения, вверенные ему в командование, ожидали здесь прибытия основной части войска под началом Александра.

— Боги! — воскликнул Гефестион, обнимая друга. — Я уже решил, ты передумал покорять Индию!

— Разве ты вспомнишь хотя бы один подобный случай? Если «да», я преклоню перед тобой колени.

— Ладно, забудем. Я не позволю моему царю так низко пасть.

— Не увиливай. Лучше, скажи, что проиграл.

— Не хотел в этом признаваться, но, видно, придется.

— То-то. Ладно, приютишь на время своего царя, пока мой постельничий где-то сзади трусит вместе с шатерной колымагой?

— Да, пусть он трусит себе в удовольствие, сколько хочет. Я и сам хотел тебе предложить палатку. Она уже просохла, и в ней тепло.

— Дай подумать, — широко улыбнулся Александр. — Продаться тебе за теплый угол и объедки от курицы?