Когда наступает время

Гефестион задремал. Он открыл глаза внезапно. Быстрая судорога, пробежавшая по телу Александра, разбудила его. Царь пошевелился, перевернулся на спину и вновь затих, прижавшись лбом к груди друга и скинув с себя одеяло. Сон как-то внезапно улетучился, и Гефестион продолжал лежать, разглядывая друга. На щеке виднелись белые полосы от пальцев. Волосы с той стороны прилипли к коже влажной спутанной паутинкой. Щеки казались слишком бледными, или приоткрытые губы слишком яркими. Гефестион так и не смог понять. Глядя на едва схватившийся на шее шрам, македонец прошептал лишком тихо, чтобы спящий царь мог слышть его, но Багой, растворившийся за занавесью все же различил слова: «Каждая победа оставляет след, словно делает зарубку на коже, чтобы после ты уже никогда не забыл, как она досталась тебе, властелин мира. Я знаю каждый из них. Вот Аксий и Фракия. А это Граник, Милет и Пинар. Гавгамеллы. Персидские и Каспийские ворота. Эти кривые линии, словно фрагменты мира, разбросаны по телу неумелой рукой картографа. Следуя по ним пальцами, даже ослепнув, я смог бы проделать весь путь заново. Годы идут, а ведь ты не меняешься, Александр. Для меня не меняешься. Спишь, как и раньше. Тебе все жарко. Доверяешься.  Я знаю про тебя все. Даже то, что ты сам не знаешь. Я счастливей тебя. А знаешь почему? Для всех твоих империй ты царь, а для меня просто мой друг, просто мой Александр. И сколько бы еще ты не присоединил государств, ты останешься для меня мальчишкой, которого я знаю почти всю мою жизнь…»

Гефестион попытался осторожно вытащить руку из-под головы Александра. Царь не проснулся, а лишь недовольно заурчал в ответ. Гефестион еще немного полежал и начал поворачиваться на спину. Александр заерзал, пристроил удобно голову на груди друга и обхватил того рукой, словно пытался взбить подушку, потом заложил на него ногу и затих. Гефестион лежал с закрытыми глазами, изредка поглаживая царя по волосам, когда услышал легкий шум за занавеской. В тусклом свете умирающего светильника Гефестион различил гибкую фигуру Багоя.

«Змееныш», - прошипел македонец, чтобы Багой мог услышать его. – «Стараешься не шуршать, ползая. Посмотреть хочешь на своего царя? Ну, посмотри. Даже спящий, он не перестает быть тебе царем, но, просыпаясь и засыпая, остается для меня Александром».

* * *

Багой ощутил тяжесть в груди. Боль вновь заерзала, неуютно сдавливая сердце. Было обидно и даже как-то горько. Перс взглянул на мертвое тело. Уже шесть дней минуло с последнего вздоха великого человека. Никого. До сих пор никого. Багой подсел ближе к Александру.

- Смотри, - прошептал он. – Царица-мать дала мне это.

Юноша поднес к лицу Александра перстень.

- Помнишь его?

Пальцы Багоя погладили сочный розовый камень с профилем царя, оправленный в золотую скань.

- Помнишь, как ты рассматривал его, а потом предложил Гефестиону. «Пошли Сисигамбис». Я даже помню, как он подбросил его, а затем поймал ладонью. «Или отдай Багою». Ты обиделся тогда, а Гефестион сказал: «Я владею миром и его повелителем. Вряд ли камень сделает меня богаче и счастливее». Ты начал возмущаться, а он уселся в кресло и заявил: «Преклоняя меня, ты лишь обладаешь подданным, а я царем. Так кому из нас повезло больше»?

Багой вернулся в свой дворец. Его знобило, хотя вокруг стояла удушливая жара. Видеть, как бальзамировщики будут кроить тело Александра, он не хотел, да и вряд ли выдержал бы это. Он еще не смирился с тем, что повелитель его умер, а  спокойно взирать на то, как чужие безразличные руки прикоснутся  к нему, было для Багоя слишком.

Опустившись в теплую ванну, он отослал слуг. Развратно пахло цветами, и птицы весело перебивали друг друга в клетках в саду. Резные колонны лоснились от света, источая сандаловый аромат. Багой чувствовал себя измученным стариком. Руки превратились в плети, кольца едва держались на пальцах, и не было сил даже шевельнуть ими. Он с трудом повернул голову на бок, вернее она сама как-то перекатилась по полотенцу. Возле ванны на низком столике стояло блюдо с едой. Багой безучастно посмотрел на угощение. Миндаль в сиропе из лепестков роз, маковые шарики в медовой глазури, финики с начинкой из вяленых персиков, все то, что он так любил. Александру доставляло удовольствие посылать сладости евнуху, а потом шептать на ухо, что он становится слаще от угощения.  Багой положил в рот маковый шарик и понял, что не чувствует вкуса.

- Господин, - почти шепотом позвал мальчик слуга.

Перс повернулся к нему безучастным лицом. Слуга поклонился, лепеча слова извинений за то, что осмелился беспокоить хозяина.

- Почтенный человек спрашивает, примешь ли ты его.

- Человек?

- Гость назвал свое имя. Саламин.

- Саламин, - задумчиво повторил Багой. – Прошла вечность.

- Прости, господин, - вкрадчиво произнес слуга, – что мне ответить гостю?

- Проводи его в зал для приемов. Я сейчас выйду.

Саламин сделал несколько шагов навстречу Багою. Он поклонился, приветствуя вошедшего, и Багой отметил, что старость  не отняла его красоты и грациозности, а лишь раскрасила иными спокойными красками.