Когда наступает время

- В чем дело, Измаил?! Эта неприятность с тобой уже произошла лет триста назад.

- Лучше скорми мое сердце собакам, а тело брось на потеху воронам…

- Ты что, повредился рассудком? Что ты несешь? А впрочем, я завсегда успею.

Старый еврей разогнулся и, собрав все силы, выкрикнул:

- Делай со мной что хочешь, но еду тебе приносить запрещено!

- Та-а-ак. Что ж, отлично! Придется все делать самому.

Гефестион поднялся, но старик бросился к его ногам, вцепился, распластавшись во весь рост.

- Пошел вон!

Гефестион отшвырнул его. Гримаса презрения соскользнула по лицу, исказила в отвращении  линию губ. Старик вновь ухватился за колени хилиарха в последней надежде остановить. Македонец рванул шнур, удерживающий балдахин над кроватью, Звякнули рассыпавшиеся крепления. Негодование хилиарха взорвалось звоном нашитых на шнур металлических подвесок и визгом старика еврея, старающегося укрыться плетьми рук от посыпавшихся пинков.

- Или ты сейчас же отправишься за тем, что я требую или отправишься к праотцам! – ревел Гефестион, продолжая избивать непокорного. Измаил почти дополз до двери, когда македонец опомнился.

- Чего уставились?! – заорал он вбежавшим на вопли стражам.  – Забыли, кто перед вами?!

Воины попятились, спотыкаясь о ползущего  кашевара.

Багой успел подхватить обессилившего Гефестиона, едва не свалившись вместе с ним.

- Уйди, зашибу! – Гефестион оттолкнул перепуганного перса. – Стоит ослабить руку, как рабы начинают смелеть настолько, что позволяют себе вякать!

Багой растерянно смотрел на македонца, не решаясь шевельнуться.

- Чего стоишь?! Пойди, станцуй мне что-нибудь! Тебя оставили развлекать и присматривать за мной, а ты застыл как усохший кактус!

Багой несмело звякнул браслетами на ногах, сделал несколько шагов и замер, глядя на закрытые веки Гефестиона.

- Продолжай, - произнес тот, даже не открыв глаз. – Я слушаю, как звенят твои погремушки. Они хоть немного заглушают пустые звоны в моем желудке. И чего Александр так возбуждается от этого? Не знаю, что больше гремит, твои побрякушки или кости.

Потом помолчал и добавил:

- Или ты  бережешь для него свое колдовство?

- Нет колдовства, Гефестион. Я счастлив тем, что хоть иногда нужен Александру.

Дверь распахнулась, позволяя старику-повару распластаться, причитая.

- Измаил, ты что-то на ногах не стоишь. Не заболел ли? – спросил Гефестион небрежно. – Меня уже тошнит от тебя.

- Лучше б я заболел и умер вчера.

- Тогда надо было стараться вчера. Чего теперь ныть?

- Гефестион, пощади старика, - взмолился еврей, вознося к небу  иссушенные руки. – Александр запретил мне давать тебе еду.

- Александр?! А при чем здесь Александр?! Или я без его согласия уже и поесть теперь не могу?! Да вы что, все рассудком повредились?!

- Будь, что будет.  Помирать придется и так и так. Пусть уж лучше это произойдет теперь.

Измаил щелкнул  пальцами, и смуглый мальчонка с совиными глазами подбежал к македонцу. Теплый аромат запаренных трав пропитал зал. Гефестион потянул носом и почти заурчал от удовольствия.

- Балуешь меня, старый пройдоха. Знаешь ведь, что выпросишь все что угодно в обмен на цыпленка в медовой корочке. Проси, не откажу.

Тяжелые масляные капли сорвались с локтей, довольно расползаясь на светлой ткани. Гефестион рвал цыпленка, заглатывая почти не пережеванные куски. Еще немного, и он зарычал бы от наслаждения, по-звериному озираясь, не претендует ли кто-нибудь на лакомое угощение.

- Ты так и будешь стоять? – сжевывая звуки, спросил македонец. – Разве я говорил, что не желаю больше видеть твоих танцев? Повиляй-ка еще задницей.

Багой изящно поднял руки. Браслеты осыпались веселым перезвоном. Качнулись бедра, звякнули бубенчики на щиколотках, и все замерло. Казалось, эти нерешительные звуки прощупали тишину, чтобы в следующее мгновение превратиться в многоголосый поток. Гибкое до бескостности тело перса закружилось в танце. В глазах вспыхнули отражения светильников, преображаясь в иступленное возбуждение.

- Гефестион! – Багой скользнул по полу, видя, как тело македонца безмолвно сползает, скрюченное нарастающим спазмом. Открытый рот Гефестиона перекосила судорога  немого крика. Боль, поднявшаяся к груди, не позволяла дышать.

Старик-кашевар повалился на колени, сцепил руки и запричитал, молясь куда-то в потолок. На крики перса явилась охрана. Принесли воду, засуетились люди, никто не решался послать за царем.

Гефестион лежал с закатившимися глазами, безразличный к суете и шуму. Лицо побледнело, стало прозрачным и от этого казалось мраморным. Багой нервно выхватывал мокрые тряпки, путаясь в них, беспорядочно накладывая на окаменевшие щеки больного. Неясная синева проступила под загаром перса, и от того лицо, шея и руки его казались мертвенно серыми.

- Багой, - позвал Гефестион еле уловимым шепотом. – Отошли всех… мне нужно сказать тебе...

Ком тяжело прошел по горлу хилиарха, мышцы сжались попыткой протолкнуть его. Дыхание, освободившись, взорвалось стремительными клокочущими хрипами.

- Да, Гефестион, - перс склонился к лицу воина.

Тяжелая горячая ладонь обожгла изящную руку Багоя.