Когда наступает время

Александр отпрянул от лица Гефестиона.

- Ты однажды убьешь меня! Боги, зачем вы послали мне его однажды?!

- Чтобы ты боялся за меня, - уставшие, но озорные темно-серые кружочки вновь рождались в подрагивающих открывающихся ресницах. -  Тебя не убили ни сражения, ни холод, ни боль. Неужели же ты думаешь, что уставшему и больному другу под силу свалить такую махину?

- Именно. Ты, живущий во мне, точишь мои силы изнутри! Если б не ты, я жил бы сейчас спокойно!

- Ты сам выбрал это. А теперь орешь так, что Аида сотрясает.

- Я не выбирал. Это было всегда.

- Значит всегда и будет.

Гефестион приподнялся на локтях, свесил ноги  и замер.

- Устал, - виновато произнес он, глядя в каменное лицо Александра.

Царь помог ему подняться.

- Принесите чистые одежды и покрывала! – крикнул он, чувствуя, как влажная рубаха облепила спину Гефестиона.

Рабы засуетились. Александр нервно понукал их в нерасторопности. Наконец Гефестион тяжело опустился на свежие простыни и откинулся на подушки.

- Что-то мне как-то неважно, - грустно произнес он.

- Ерунда. Помнишь в Каппадокии на Кидне, - перебил его Александр, - я был не лучше. Ты тоже стенал так, что сам  Аид вытолкнул меня назад, лишь бы ты замолчал.

- Ну, если ты решил считаться, - улыбнулся Гефестион, - то ты должен мне за  Кирополь, стену маллов…

- Ты торгуешься со мной, как старая базарная пройдоха. Я поделил с тобой империю. И, кстати, - в глазах царя заиграли мальчишеские озорные блики, - не спросил сдачи.

- Сдачи? Да ты попросту не доплатил мне!

- Сколько же ты хочешь?

- Ну-у-у… Я подумаю.

- Скажешь. Я рассмотрю твою просьбу как первоочередную из всех самых важных дел.

Уже от самой двери Александр добавил:

- Только не продешеви.

- Как бы мне не разорить тебя.

А после грустно добавил, глядя на закрывающуюся дверь:

- Халка будет много за такую развалину, как твой хилиарх, царь. Ты и, правда, переплатил.

Вечер густел в углах. Рыжие огоньки возились в плошках, трепетали тельцами, перешептывались потрескивая. Бедра танцовщиц дрожали в блеске пересвечивающихся  золотых пластинок. Бубенчики на тонких цепочках, оковавших босые ноги, весело позвякивали. Гефестион смотрел на танец через полузакрытые веки.

- Если ты устал, - шепнул на ухо Александр, - я велю им убираться вон.

- Нет. Просто я вспомнил  ту танцовщицу из Спарты…

- Гетеру, которой ты был увлечен?

- Ну, был.

- У тебя просто слюни текли, когда ты смотрел на ее обнаженные бедра.

- Никто не танцевал лучше.

- Просто она умела увлечь тебя. Прошло столько времени, и, наверное, я могу уже сказать тебе…

- Что ревновал, - перебил друга Гефестион. – Думаешь, я не знал?

Александр удивленно посмотрел в засветившиеся хитрой улыбкой глаза.

- Я теперь тоже могу признаться тебе. Думаешь, я не видел, что ты подглядываешь за нами в платановой роще, прячась в кустах?

- Так ты?..

- Да. Заставлял тебя ревновать, чтобы  любил крепче.

- Ну, знаешь!

- Я хоть и не гетера, но тоже кое-что в этом деле смыслю. Такого наслаждения я не испытал больше никогда, вытворяя все это у тебя на глазах.

- Это все знаешь от чего? – лукаво шепнул Александр.

- Ну, наверное, от того, что больше не было кустов, в которых ты прятался с таким треском, что пораспугал в округе стадиев на пять всю живность. Хорошо еще, что македонянки не носят платья, оставляя бедра открытыми.

- А то что?

- А то бы ты перемял все кусты в округе Миезы.

- Гефестион, ты просто наглец!

- Может быть. Но ты хотел завоевывать, а я просто позволял тебе это. Хотя жаль, что тогда ты еще не понял, что уже давно сделал это.

Александр улыбнулся, вспоминая свою глупую детскую ревность.

* * *

Ночь стекала с белеющего неба, рвалась, забиваясь в укромные уголки. Александр позволил себе задремать. С наступлением сумерек Гефестион начал бредить, словно покрывало мрака застлало и его ум. Дыхание стало прерывистым, сбилось на хрип. Огонь, зародившийся внутри болезненного тела, выплеснулся на щеки, вытапливая  разогретые капли, богато устлавшие лицо. Незримые силы, творящие дикие пляски, содрогали могучее тело, заставляя Гефестиона вскакивать, и снова бросая его на подушки. Светильники безумными отблесками отражались в распахнутых глазах, размазанными всполохами откидываясь на взмокшую кожу. Крик срывался с пересохших треснутых губ, и после все стихало. Гефестион замирал, тело становилось бескостным, и лишь вена, бешено пульсирующая на шее, выдавала, что жизнь все еще держится в нем.

Проходило немного времени, и борьба невидимых чудовищ вновь вскипала в измученном теле, разрывая и принося страдания. Лекарь принес теплое питье. Александр принял плошку и поднес к губам друга, но в тот же миг тело того вскинулось, влекомое неистовым порывом. Гефестион вцепился в руку царя, взглянул бешенными невидящими глазами и засмеялся. То был не просто смех, то был гогот, переходящий почти в рычание. Звон покатившейся по полу посудины словно спугнул царствующих невидимок. Гефестион  побледнел, упал на подушки, но тут же подался грудью вверх и закричал. Гримаса муки исказила  черты, потом отступила, возвращая знакомый облик.