Когда наступает время

- Тебе должно быть известно, - тон Александра стал царским, холодным и жестким, - тебе одному я прощал все и всегда! То, что ты говоришь сейчас, я не желаю слышать, ибо…

- Я пришел к тебе не как к царю. Я пришел к другу, - совсем тихо произнес Гефестион, - но не нашел его. Здесь только царь. И ты прав, забудем то, что я говорил.

Гефестион тоже поднялся. Он молча взглянул на друга, и взгляд этот острием рассек его душу. В молчании  было больше смысла, чем в словах. Души переплетались, закручивая в тугую спираль все, что прожито и пройдено, перечувствовано и выстрадано. Чем дальше расходились по жизни эти линии, тем сильнее стремились они друг к другу, тем сильнее скручивались и срастались в единое неделимое. Гефестион не сказал больше ничего, лишь слегка задел  плечом уходя. Александр не повернул головы, не окликнул, не посмел. Страх взвился в нем обжигающим пламенем, поглощая чувства, застрял комом в горле, и взорвался, разлетаясь по телу потоками ранящих стрел. Уже несколько дней царь замечал, что с Гефестионом творится что-то неладное. Он был бледен и неразговорчив. Беспокоили странные боли в животе, но Гефестион упорно не желал помощи врача.

Солнце по-детски заигралось на золотых лавровых листьях. Сияние веселых бликов проливалось на волосы, впитывалось, преображая волосинки в лучащиеся нити. Глаза Александра, светло-тигриные искрились множеством граненых звезд. Он медленно развел руки, приветствуя возбужденно-бурлящую толпу. Ликование перерастало в гул приветствия великого повелителя. Царь был прекрасен в алом одеянии с золотой каймой, унизанной многоцветием дорогих каменьев. Мощное украшение покоилось на груди символом величия Великого.

Гефестион смотрел на Александра, и в глазах невольно зародились слезы, блеснули изгибами ниспадающих дорожек, сорвались и померкли на распаленной загорелой груди. Царь мира в лучах славы, повелитель Персии, снискавший царство по себе, воин, бросивший вызов богам, наследный принц доблести и мужества…  Гефестион смотрел на друга, и сердце наполнялось радостью, такой великой, что,  проливаясь,  она заполняла  все его сознание. Казалось, что даже солнце склоняется перед равным себе. Гефестион был счастлив. Это было абсолютное счастье,  тот тонкий предел, когда дороги мечтаний пройдены, и та единственная звезда, к которой стремился, наградой покоится на твоих ладонях.

«Мальчик, белобрысый с темным провалом выпавших молочных зубов и движениями лягушонка, так мечтавший о славе могучего Ахилла… Как я слушал тебя тогда! Как верил, что ты покоришь мир! Я видел каждый твой шаг, слышал каждый вздох, я знаю каждый изгиб твоих шрамов… Я знаю, сколько стоит этот мир, что сейчас рукоплещет тебе», - Гефестион почти не слышал рева толпы, словно непроницаемая стена отделила его. Боль взметнулась внутри и осталась. Тяжелые капли выступили на висках. Волосы на шее намокли, и несколько горячих ручейков скользнули между лопатками. Гефестион приподнялся и начал пробираться к проходу. Зрители не обращали на него внимания, увлеченные действом на арене.

Едва миновав верхние ступени, Гефестион согнулся, падая на руки телохранителей и теряя от боли сознание. Бледность разлилась по лицу, заостряя черты.

Неясный шум, напоминающий птичий клекот, сменялся голосами, но какими-то неестественно хриплыми. Тяжелые волны накатывали, оглушая, и отступали, позволяя сознанию несмело выныривать из гнетущего провала. Голова стала столь тяжелой, что казалось, не найдется силы способной приподнять ее. Среди гула волн Гефестион неясно различил голос Александра где-то совсем рядом и откуда-то издалека.

- Почему до сих пор не послали за Критобулом?! Разве я не распорядился еще утром?!

- Гефестион очень разгневался, - оправдывался кто-то. – Он грозился собственноручно убить любого, ослушавшегося его приказа.

- Что-о-о?! –  взревел Александр, мгновенно покрывшись красными пятнами. – Я не припоминаю, чтобы давал распоряжения о праве отмены своих приказов кем бы то ни было еще! Исключения не было не для Гефестиона, не для самого Зевса!

- Прости, Александр, но как можно выполнить два исключающих приказа? Ты сам распорядился слушаться повелений хилиарха как своих собственных.

- Как своих собственных! Но не отменяющих их! Неужели не ясно?!

- Александр, то, что ты требуешь, не выполнимо.

- Та-а-ак. Допустим. Но почему в таком случае не доложили мне?!

- Гефестион запретил беспокоить тебя такими пустяками.

- Пустяками?! Это, по-вашему, пустяки?! Если позднее, чем я закончу говорить, не будет послан отряд в Вавилон за Критобулом, я вздерну вас на ваших собственных кишках!

- Александр! Александр! Гефестион приходит в себя.

В следующее мгновение Гефестион ощутил щекой беспокойное дыхание царя.

- Слава богам! Гефестион!

Дрожащая рука Александра опустилась на влажный лоб друга. Слабая улыбка едва обозначилась на оживающих губах.

- Александр, - еле слышно прошептал сын Аминты.

- Ничего не говори! Прошу тебя! – взмолился царь.

- Не надо. Не надо…

- Что, Гефестион, не надо? Скажи, я все исполню.

- Не надо на кишках. Это больно.