Когда не горят костры

– Так, может, мужиков кликнуть? Всем миром ещё, боги дадут, отмашемся.

– Или сильнее разозлим. Может, проще будет хлеб-соль ему сунуть да с дороги убраться.

Карпош бросил на напарника презрительный взгляд: слишком молод он был, слишком любил силушкой своей безграничной покрасоваться, а потому не понимал ещё, когда стоит за дубину браться, а когда голову гнуть. Или того хуже – бежать и по тёмным норам прятаться.

Когда путнику до частокола меньше полусотни шагов осталось, Стоян окликнул его зычно:

– Стой, путник! Назовись! Кто ты и откуда путь держишь?

Тот замер, вскинул ладонь к лицу, глаза от света прикрывая, и на его груди листвяной зеленью камень блеснул. Охнул Стоян, подумал, что почудилось ему, но присвистнул рядом Карпош:

– Дядька Стоян, это что ж у него – лекарский знак? Взаправдашний?

«Хотел бы я знать», – подумал дозорный, медленно лук в сторону откладывая. Хорошо, ох, хорошо-то как, что за стрелу не взялся, хоть и хотелось стрельнуть в непонятного странника от греха подальше. А то б ещё господин лекарь осерчал и прочь развернулся, а ведь деревне их, Брезнице, ох как его помощь нужна!

Путник меж тем ещё ближе подошёл, шагов на двадцать, и остановился. Можно было уже разглядеть его лицо под шапкой льняных волос – молодое, худое, веснушчатое, с ясными глазами, такими же зелёными, как и камень на груди. Лёгкое разочарование в груди кольнуло: по всем сказам лекари всегда Стояну казались если не старцами, то мужами умудрёнными и могучими, а тут юнец, едва ли не Карпоша младше. Не ученик ли, часом? И много он тут налекарствует?

– Светлого дня и божьей помощи, добрые люди. – Голос у путника оказался под стать внешности – ясный, звонкий, чистый. Таким бы только песни пастушьи петь. – Я Ивейн, странствующий лекарь. Пустите ли меня?

Странное имя у него было, чуждое, но говорил лекарь чисто и проявлял вежество, прося пустить его в деревню, а не требуя. Да только хотел бы Стоян взглянуть на того, кто лекарю от порога откажет! Нет, перевелись такие дурни ещё с полсотни лет назад, когда первые лекари на тракты вышли, народ выручать. Сейчас любой, едва зелёный камень на груди путника завидит, тут же попытается гостя в дом к себе зазвать.

Вот и Карпош, разом напускное спокойствие скинул, поспешил к вратам, тяжёлый брус откинуть. А у самого глаза от надежды горят едва ли не солнышка ярче. Вздохнул Стоян: неудивительно, ведь возлюбленная юнца, дочь старосты, при смерти лежит. И появление лекаря сейчас – не иначе добрых богов милость. Не зря, видать, Карпош тайком от отца-кузнеца ягнёнка на капище заколол. В наказание, конечно, в подручные к нему, Стояну, угодил, но богов, видать, всё же умаслил.

Медленно, осторожно спустился Стоян с дозорной вышки, а у ворот Карпош уже вовсю лекарю кланялся, сбивчиво за собой его звал. Нет, так дело не пойдёт, надо же и самим о законах гостеприимства не забывать. Стоян заглянул ненадолго в сторожку у самых стен и, слегка прихрамывая, наружу поспешил, пока Карпош лекаря вглубь деревни не увёл.

– Здравствуй, лекарь Ив… Иван, – сбился слегка Стоян, на привычный манер имя лекаря переиначив, но тот и глазом не повёл, словно привычен уже был. – Долгий путь ты прошёл, знать, утомился изрядно. Не откажи, раздели с нами скромный завтрак, – и протянул плоскую плошку, на которой лежали несколько грубых ломтей тёмного ржаного хлеба, щедро присыпанных крупной солью.

Карпош на него гневный взгляд кинул, прошептал срывающимся голосом:

– Ты чего удумал?! Не видишь разве, настоящий на нем камень, вон как светится, хоть и солнце на небе! А вдруг оскорбишь его, и господин лекарь прочь пойдёт?

– Всё в порядке. – Не ускользнуло от ушей Ивана злобное гусиное шипение юнца. – Многие традиции и правила были оплачены слишком большими жертвами, чтобы забывать про них – пусть и в исключительных случаях.

Он спокойно взял с плошки горбушку и откусил жадно, едва не жмурился от удовольствия, пока ел. Под строгим взглядом Стояна и Карпош кусок взял, укусил без желания, так, для соблюдения правил. Ведь обычай этот не только проверял странника, но и успокаивал его – к людям ты вышел, а не в упырское гнездо попал.

Когда хлеб был съеден, а Стоян смахнул крошки с усов, лекарь с благожелательной улыбкой коснулся камня:

– Благодарю за хлеб-соль, добрые люди. Вижу, удачно я к вам пришёл, раз так срочно помощь моя нужна. Знаю, что традиции ещё и бани требуют, чтоб вы могли убедиться, что камень мой не поддельный. Но, может, вас и такая проверка устроит?

И он отстегнул от рубахи круглый лекарский знак и передал его покрасневшему Стояну. Ох, кто ж так про традиции говорит? Ведь для того они и существуют, чтоб гостя недоверием не обидеть, но всё же в правдивости слов его убедиться. Бережёного, как говорится, и боги берегут.