Когда не горят костры

– Отзовись маленькая Холли, – скрипит голос, и шаги всё больше похожи на цоканье копыт. – Отзовись неужели ты не хочешь пойти вслед за братом. Отзовись всё равно ты наша и будешь нашей.

Ей нестерпимо хочется закричать, разрыдаться, сорваться с места и броситься мимо этого существа, но она только зажимает рот руками.

Меня здесь нет, меня здесь нет, меня здесь нет.

Тишина.

Откуда-то с улицы доносится звон часов, и Холли понимает, что она осталась одна.

Рождество.

Вокруг звенело и гремело, хохотала Аннуил, но большую жуть нагоняла Мари Луид, молчаливая, неподвижная, высокая. Словно весь мир сузился до её белёсого силуэта. Холли сглотнула, попыталась отвести от неё взгляд и не смогла. Прошлое причудливо мешалось с настоящим, и она плутала среди обрывочных картин и мыслей.

Утро после Рождества вспоминалось урывками: холод, от которого ломило кости после сна на полу, пустой выстуженный дом, ужас в глазах родителей. Фреда нашли к вечеру – замёрзшего насмерть, с побелевшим лицом и застывшей улыбкой. Друзья, что праздновали вместе с ним, так и не смогли рассказать, что произошло, только твердили что-то о ряженых и о диком танце всю ночь.

Наркотики, все решили. Даже родители согласились с этим.

Холли, конечно, никто не поверил, и она сама разучилась верить себе.

Чтобы однажды снова оказаться рядом с мёртвой лошадью посреди зимней ночи.

– Хватит!

Голос хлестнул плетью, и всё стихло, Аннуил застыла посреди движения, обернулась с лёгким удивлением.

Холли тяжело дышала и не сразу нашла нужные слова:

– Дэлвин, ты обещал праздник, а не… не… это, – она обвела рукой разгром.

Мари Луид медленно повернулась к ней, голос, низкий и жуткий, ответил:

– Обещание было что тебя не принудят в этом участвовать и тебя не принуждали.

– Хватит. Пожалуйста. Давайте уйдём.

Лошадиный череп слегка качнулся, и Холли не разобрала, соглашается с ней Дэлвин или нет.

– Как только он нам заплатит. – И Мари Луид снова повернулась к онемевшему хозяину. – Где твоя плата человек где твой первенец?

Марх вынырнул из глубокого сумрака жилых комнат, подтащил долговязого подростка. Тот слабо брыкался, отругивался сквозь зубы. Даже в темноте было видно, какие рыжие у него волосы.

Как у Фреда.

Холли шагнула к нему, улыбнулась, пытаясь успокоить паренька:

– Не бойся, они тебя не обидят. Это просто такая игра.

Он взглянул на неё удивлённо и затравленно, словно спрашивал: ты сама-то себе веришь?

Она очень, очень старалась верить.

Дэлвин первый вышел на улицу, и в доме сразу стало проще дышать. Холли хвостиком увязалась за ним, чтобы не видеть, как Марх тащит упирающегося парня, как Аннуил напоследок роняет что-то ещё, как хозяин смотрит им вслед пустыми, бесслёзными глазами.

За спиной остался выстуженный дом с выбитой дверью, жалкий, словно осиротевший. Мари Луид вскинула к небу череп, стеклянные глаза отразили блик нездешнего света.

– А теперь можно и возвращаться.

Холли привычно подхватила узду, но та вырвалась из руки, содрав кожу шипами и заклёпками. Теперь она шла последней, рядом с Мархом и рыжим парнем. В темноте призрачно белело его лицо, словно иней расползался по коже.

Холли всё ещё уговаривала себя, что всё нормально, что сейчас они вернутся к Марху, снимут костюмы, смоют грим и нальют глинтвейн, чтобы согреться и смыть с языка привкус пыли и золы. Рассмешат паренька, утешат и напоят, а поутру он вернётся домой, чтобы после рассказывать об этой ночи, как об игре, смешной и немного жуткой.

Как и все древние традиции.

За то недолгое время, что они провели внутри, ударил мороз, иней лёг на асфальт и камни, выбелив их до глянцевого блеска. Пар вырывался изо рта, изморозью оседал на выбившихся прядях, выкрашивая их в седину. Холли начало потряхивать от холода, словно она льдинку проглотила. Она тёрла ладони, старалась идти быстрее, но не могла ни догнать Дэлвина, ни согреться.

Она не заметила, что её друзья не выдыхают пар.

Темнота объяла город, не горело ни одного окна, не проносились машины, слепя фарами. Не было звёзд на чистом, пустом небе.

Словно и не небо это вовсе.

Когда они дошли до дома Марха, Холли уже почти ничего не соображала от холода, едва переставляла ноги. Она казалась самой себе ледяной скульптурой, только толкни – и разлетится на матовые острые осколки. Пальцы едва гнулись, тронешь ими что-то – и отломятся.

Кажется, она всё-таки заснула на ходу, застыла прямо перед дверью, дрожа от холода. Ненормально горячие ладони Аннуил легли на плечи, подтолкнули к чёрному провалу двери.

– Что же ты стоишь, цветочек? – насмешливым шёпотом обожгла она ухо. – Знала бы ты, как долго мы тебя ждали!

И втолкнула в темноту.

4