Когда Нина знала

«В любом месте, где окажется».

«Где?»

«Я еще не знаю. Когда вернемся с острова, я начну искать. В том месте, где живут люди в моем положении».

«В Израиле?» – беззвучно спрашивает Рафи.

«Да», – уныло говорит она.

По переулку идет очень старый человек. Согнутый пополам. Опираясь на две палки. Мы замолкаем. Он останавливается и долго на нас глядит. Ролики в его голове крутятся медленно, пока он пытается сообразить, что мы за люди.

«Я найду ей хорошее место, место, где согласятся показывать ей его хотя бы раз в неделю», – говорит Нина после того, как старик удалился.

«Кому?» – спрашивает смешавшаяся Вера.

«Женщине, которой я через какое-то время стану».

«И что же ей будут показывать?» – шепчет Вера.

«Фильм, который мы сейчас снимаем, и то, что снимем завтра на острове».

«И она будет сидеть перед экраном или компьютером», – бормочет мой папа, и я знаю, что мысли его в другом месте: видимо, Нина и впрямь возвращается. Нина будет в Израиле.

«Не знаю, что она сможет из этого понять, – говорит Нина. – Но раз в какое-то время, например раз в неделю, в месяц, она сядет и посмотрит, и услышит рассказ про себя, какой была когда-то».

«Как рассказ, который читают ребенку перед сном?» – теперь шепчу я.

«Да. – Нина удивлена моим вопросом. Благодарит меня кивком головы. – Именно так. Сказку «доброй ночи» перед тем, как она… – Нина откашливается, сглатывает слюну, – …перед тем, как она уйдет во тьму».

Это больно, как от удара кулаком. Я даже не представляла себе, насколько.

«Она будет сидеть и слушать рассказ про себя, – снова с изумлением говорит Нина, будто только сейчас начинает понимать то, что нам предлагает. – Может быть, это вернет ей саму себя на пару минут. Может, даже даст ей ощущение, что и она человек. Наконец-то и у нее будет свой рассказ».

Молчание.

«Мы это сделаем, – говорит Вера и приподнимается, и становится вдруг повыше росточком. – Верно, ребятки?» И Рафи говорит: «Сделаем, конечно». И он подходит и обнимает Нину: «Просто будем с ней говорить. Только с ней».

«Но это не «она», а «ты», – торгуется Вера.

«Это я, когда буду очень больна. Когда уже буду «она». Жесты, взгляды, которыми обмениваемся. Все медленно и мрачно. Мы до сих пор не понимаем, почему вдруг стали партнерами, но нас наполняет какой-то благоговейный трепет.

«Так ты хочешь…» – спрашивает Рафаэль. «Да». – «И с чего начнем?» – «Может, отсюда, со встречи Веры и Милоша, – говорит Нина. – Это логичней всего, разве не так?» – «В каком смысле – логичней?» – «В том смысле, что так она пришла в этот мир».

«Ты».

«Она. Я… – Нина с неловкостью сжимает губы. – Может, просто примете то, что со мной должно случиться в ближайшие годы? Я, она…»

«Так мне снова начать сначала? – спрашивает Вера с печальным видом. – Начать с того, как я его встретила?» – «Да, только сейчас просто рассказывай ей, говори ей», – просит Нина. Рафаэль говорит: «Вообрази, будто объектив камеры – это ее глаза». – «Ладно». – «Только старайся улыбаться, мико, не расстраивай ее». Они разговаривают очень деловито. И между фразами – паузы. Они звучат как люди, которые идут в тумане и подстраиваются друг под друга.

«А ты что скажешь, Гили? – спрашивает Рафаэль. – Ты такая тихая». Я не говорю ничего. Ведь так или эдак, они уже сами все решили. Ведь так или эдак, они в мгновение ока отказались от фильма, который мы собирались снять, от моего фильма. Меня молниеносно отбрасывают куда-то в сторону. У меня удушье. Слишком я стара для внезапных творческих поворотов типа этого. И, честно говоря, меня бесит, что она за секунду околдовала Рафаэля и Веру, заставив их делать именно то, что хочется ей. И какой она мастер манипуляций! А с другой стороны, ну да, разумеется, с другой стороны… Но та новорожденная и та девочка из давних времен впиваются когтями в мою сонную артерию: только посмей перед ней растаять, нет никакой такой «другой стороны», ни на минуту не забывай, что она тебе сделала. И я иду и усаживаюсь в сторонке, на краешек тротуара и поднимаю опухшие глаза на своего папу, который подходит, и гладит меня по голове, и жалостливо смотрит на меня, и читает меня, как открытую книгу.

«Записывай, Гили, записывай все, и себя тоже».

Но прежде чем мы начинаем, проходит еще время. «Нина, – говорит Вера, – не сердись, пожалуйста, но я не могу продолжать, пока не проверю кое-что еще: ты правда уверена, что у тебя это самое?»

«Я больна, Вера. И я спячу, если ты продолжишь в этом сомневаться. Я больна».

«Ладно, ладно, не нужно так…»

«Сколько это у тебя?» – спрашивает Рафаэль.

«Сколько времени я знаю, что больна, или сколько времени мне осталось?»

«И то, и другое».

«Знаю по-настоящему, то есть знаю, что это наверняка то самое, уже полгода. Может, больше. Восемь-девять месяцев, примерно с января. – Она вздыхает. – Покамест я в очень неплохом состоянии. И, как ты видишь, вполне в себе. – Она смеется. – Просто пусть мне сэр напомнит, кто он такой».