На встрече министров иностранных дел 2+4 в Париже 17 июля – на следующий день после германо-советского саммита – Бейкер, Хёрд и Дюма тепло приветствовали новости с Кавказа. Но главной темой были границы Германии, и по этой причине, в виде исключения, во встрече была приглашена принять участие и Польша. Теперь полякам стало ясно, что, поскольку немецкое единство получило благословение Москвы, их собственные рычаги влияния в этом вопросе резко ослабли. С другой стороны, Четыре державы заявили в Париже, что границы объединенной Германии будут окончательными и определенными. В этом контексте министр иностранных дел Польши Кшиштоф Скубишевский согласился с тем, что два двусторонних договора – о границе и о сотрудничестве и дружбе – между Польшей и объединенной Германией могут быть подписаны сразу после объединения[718]
. 23 августа правительство ГДР получило одобрение своего парламента на вступление ГДР в ФРГ в соответствии со статьей 23 Основного закона ФРГ. Неделю спустя договор о межгерманском единстве был одобрен как в Бонне, так и в Восточном Берлине, и дата официального объединения была назначена на 3 октября. Это позволило Колю в письме от 6 сентября пригласить премьер-министра Польши Тадеуша Мазовецкого посетить Германию осенью, предложив провести неофициальную встречу на польско-германском пограничье 8 ноября. Дата была выбрана намеренно и совпадала с кануном первой годовщины падения Стены и годовщиной примирительного визита Коля в Варшаву. В такой благоприятный момент им предстояло договориться о пакте, чтобы решить пограничный вопрос раз и навсегда[719].Через два дня после кавказской встречи, 18 июля, Рыжков отправил Бонну список требований Кремля в обмен на уступки Горбачева. Деньги на бочку – он хотел получить более 20 млрд немецких марок. Основными статьями были финансирование содержания советских войск в Германии (4 млрд марок), расходы на их транспортировку домой (3 млрд) и средства на строительство 36 тыс. новых домов в СССР (11 млрд). Рыжков считал, что объединенная Германия должна компенсировать СССР все возможные экономические потери, которые могут возникнуть в результате объединения, и поэтому он также предложил создать трехстороннюю (СССР–ФРГ–ГДР) группу для рассмотрения существующих договоров Западной и Восточной Германии с СССР и того, как их следует обновить для эпохи после объединения. Кроме того, он попросил провести переговоры о последствиях присоединения ГДР к ЕС и установить как можно более широкие торгово-экономические отношения между СССР и объединенной Германией[720]
. Неделю спустя Горбачев продолжил обширный список пожеланий Рыжкова собственным письмом Колю, в котором настаивал на начале обсуждений о договоре, названном им договором об экономическом, промышленном и научно-техническом сотрудничестве[721].Канцлер ответил только после своего возвращения из отпуска, и когда он сделал это – 22 августа, – то просто сказал, что Министерство финансов будет вести все такие переговоры[722]
. То, что за этим последовало, было началом споров между Москвой и Бонном по поводу конкретных условий. В этом Соединенные Штаты сыграли незначительную роль. Буш уже ясно дал понять, что Вашингтон не предложит СССР никаких значительных денег. Разбор того, что было записано мелким шрифтом на полях кавказского саммита, стало проверкой новых советско-германских отношений.Тем временем, чтобы сохранить импульс к объединению, Коль, посвежевший после своего отпуска в Австрии, стал энергично действовать на нескольких фронтах сразу. Он договорился с Жаком Делором из Европейской комиссии о том, что объединение никоим образом не будет связано с каким-либо увеличением бюджета ЕС. Он не хотел давать другим европейцам повод жаловаться на то, что они потеряли европейские средства из-за немецкой жадности[723]
. Думая о предстоящих общегерманских федеральных выборах, назначенных на 2 декабря, Коль также стремился исключить из новостных заголовков любые спекуляции о стоимости объединения. На этом этапе канцлер в частном порядке говорил о вероятном счете в размере 30–40 млрд немецких марок в 1990 г. и еще 60 млрд в 1991 г.[724]