Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

Политические оппоненты Буша воспользовались ситуацией. Конгрессмен Ли Гамильтон, высокопоставленный демократ, выразился предельно жестко: «Это как никогда ясно показывает, что именно немцы возглавляют западную политику» в отношении СССР. «Я не говорю, что это вина Джорджа Буша, – аккуратно добавил Гамильтон, – и я не говорю, что мы перестали быть державой», но его намек был понятен. Действительно, как заметил один западноевропейский посол, «не осталось даже фигового листка», чтобы скрыть тот факт, что Бонн вел переговоры об объединении Германии на своих собственных условиях. Даже члены собственной политической партии Буша признали, что канцлер изменил международное положение Германии. «Раньше Коль приходил сюда как проситель, – заметил один сенатор-республиканец, – но теперь он входит с парадной лестницы, и даже старшие подчиняются ему. Он, конечно, вежлив и добродушен, но доминирует в беседах»[711].

В Москве советская пресса подчеркивала положительные стороны произошедшего («Восток и Запад сошли с тропы войны и встали на путь доверия и сотрудничества», – писали «Известия»[712]), но интриговавшие против Горбачева его коллеги в Кремле – многие из них превратятся в его политических оппонентов – были совершенно ошеломлены тем, как все повернулось: по словам Валентина Фалина, заведующего международным отделом ЦК КПСС, произошла ни много ни мало «ликвидация ГДР». Они были взбешены тем, что им сообщили немногим больше, чем можно было прочитать в советских газетах. Фалин жаловался в своих мемуарах, что ключевые записи встреч Горбачева и Шеварднадзе с их западными коллегами не были доведены до сведения членов Политбюро. Его возмущало, что его самого оставили на обочине. Аналогичные жалобы высказывали начальник КГБ Владимир Крючков, министр обороны Дмитрий Язов, а также председатель Совета Министров Николай Рыжков. Такая внутренняя критика и борьба за позиции на данный момент ограничивались коридорами Кремля, но вскоре это стало растущей проблемой для Горбачева[713].

Для этих консервативных критиков Горбачев был почти предателем, который промотал результаты триумфальных побед СССР в Великой Отечественной войне – отказался от с таким трудом завоеванной советской сферы влияния в Восточной Европе, продал Восточную Германию и оставил СССР на милость своих врагов в холодной войне[714]. Но больше всего их раздражало международное признание Горбачева как великого миротворца, особенно после саммита в Архызе, когда он «положил конец войне с немцами»[715].

Эта «Горбимания» достигла нового пика 15 октября, когда в Осло объявили, что советскому лидеру присуждается Нобелевская премия мира 1990 г. за «его ведущую роль в мирном процессе, который характеризует важную составную часть жизни международного сообщества». Нобелевский комитет приветствовал Горбачева как человека, который привел к радикальным политическим переменам в Советском Союзе и произвел революцию во внешней политике Кремля с момента прихода к власти. Его хвалили за изменение фундаментального характера отношений между сверхдержавами и за его соглашения о контроле над вооружениями. Также упоминалось о том, что он вывел Советский Союз из Афганистана и позволил народным революциям свергнуть твердолобые коммунистические правительства в Восточной Европе, проложив путь к единству Германии. Хотя, по мнению Нобелевского комитета, у этих исторических изменений было много причин, именно Горбачев внес решающий вклад в обеспечение большей открытости и доверия в международных делах. Ни один лидер Советского Союза никогда не получал Нобелевской премии мира или такого громкого международного одобрения[716].

***

Несмотря на похвалы Горбачеву, главным архитектором новой советско-германской разрядки, а также ее главным бенефициаром был Гельмут Коль. На Кавказском саммите, прошедшем в основном на его условиях, он действительно ухватился за мантию истории. И благодаря этому дипломатическому перевороту он теперь был практически уверен в том, что станет для потомков канцлером единства. Благодаря своим двусторонним отношениям почти на равных с двумя сверхдержавами он ловко оттеснил англичан и французов и сделал возможным возрождение Германии как международного субъекта.

Это был неплохой результат для девяти месяцев напряженной работы. Пришло время для отпуска[717]. Коль (и вместе с ним Тельчик) взял отпуск на целый месяц, с середины июля по середину августа. Делегациям встречи 2+4 было поручено составить «Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии». Тем временем две немецкие бюрократии должны были завершить подготовку «внутренних» юридических документов для объединения в ходе интенсивных внутригерманских переговоров. А министру финансов Тео Вайгелю было поручено рассчитать точную сумму дойчмарок на «чеке» СССР за разрешение отпустить немцев.