«Это исторически значимые годы, – провозгласил он. – Такие годы приходят и уходят. А эти возможности нужно использовать. Если не действовать, они просто пройдут мимо». Перефразировав знаменитое высказывание Бисмарка, он сказал Горбачеву: «Вы должны ухватиться за мантию истории». Коль пытался передать ощущение уникальной ответственности за формирование будущего, которую им двоим пришлось нести. Он говорил об этом как об «особой возможности» «нашего поколения» – поколения, которое было «слишком юным во время Второй мировой войны, чтобы ощущать личную вину, но, с другой стороны, было достаточно взрослым, чтобы осознанно пережить те годы». Теперь, сказал он, их долг использовать открывающиеся перед ними возможности, чтобы изменить мир. Горбачев вторил чувствам Коля, сказав, что он хотел, чтобы они воспользовались «открывшимися большими возможностями», приняв «идею единого мира за отправную точку». Он сказал канцлеру, что развитие советско-германских отношений для него столь же важно, как продолжающаяся «нормализация отношений с Соединенными Штатами». Коль и Германия были возведены, по крайней мере в представлении Горбачева, в положение ассоциированной сверхдержавы[693]
.Встречи в Кремле были в основном церемониальными и торжественными. Серьезное дело предстояло на Кавказе. На пресс-конференции перед отъездом из Москвы Коль и Горбачев излучали дух товарищества. «Улыбаясь и подшучивая, как старые друзья», как отметил американский комментатор Серж Шмеман, они сказали, что теперь «ожидают значительного прогресса в своих переговорах по устранению последних препятствий на пути к единству Германии»[694]
.И вот караван саммита полетел на юг, в Ставрополь. Ни одному другому западному лидеру, даже президенту США, Горбачев не предоставлял такой необычной привилегии. Это было более личным жестом, чем то, что Буш принимал Коля в Кэмп-Дэвиде – официальном месте отдыха президентов США, – потому что в данном случае советский лидер пригласил канцлера фактически к себе домой. И, открывшись таким образом Колю, Горбачев упокоил призраков прошлого. В символическом акте германо-советского примирения два лидера возложили венки в Ставрополе к гигантскому военному мемориалу павшим героям Красной армии в городе, который менее 50 лет назад находился под властью нацистов. Там они также встретились с российскими ветеранами войны. Это могло бы стать острым моментом, но Горбачев сказал старым солдатам, что, поскольку он и Коль пережили конфликт, они несут ответственность за установление мира друг с другом и за защиту Европы от любого повторения этого ужаса[695]
.Такими личными жестами советский лидер (ставший в марте президентом) подчеркивал важность, которую он придавал встрече с человеком, который, вероятно, станет первым канцлером объединенной Германии. Горбачев был красноречив и эмоционален перед журналистами, отметив, что Ставрополь находится на высоте 700 метров. Он указал на возвышающиеся вдалеке Кавказские горы: «Сегодня же нам предстоит поездка в горный поселок Архыз, тем самым мы поднимемся еще выше. Надеюсь, будет подниматься и уровень нашего взаимопонимания. Во всяком случае, следует констатировать хорошую атмосферу переговоров»[696]
.Вечером лидеры и их делегации были доставлены вертолетом на дачу Горбачева в горах недалеко от курортного поселка Архыз. Как только они прибыли, они переоделись в неформальную одежду – Горбачев был в кроссовках, брюках и удобном черном джемпере, в то время как Коль снял галстук и надел большой синий кардиган. Затем, дружески болтая, они побрели по территории и углубились в густой лес, среди высокой травы, альпийских цветов и высоких елей, куда за ними проследовала группа российских и немецких журналистов.
В конце концов они добрались до бурлящего горного ручья шириной около двадцати метров. Горбачев спустился по крутой насыпи к самому краю ледяного потока, а затем, протянув руку, пригласил дородного канцлера присоединиться к нему, чтобы посмотреть на стремнину. «Если вы оба упадете в воду, – пошутил один немецкий журналист, – завтрашний заголовок будет гласить: “Горбачев пал. Утянул за собой Коля”». Все засмеялись. Настроение было расслабленным. Камеры продолжали щелкать. Для прессы это была прекрасная возможность для фотосъемки. Но с дипломатической точки зрения это также было знаковым событием: момент редкой спонтанности для саммита, особенно для саммита, проводимого в Советском Союзе, где все подобные мероприятия ранее были в высшей степени формальными и тщательно организованными[697]
.