Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

Зная о затруднительном положении Горбачева, в июне Коль начал обсуждать перспективу получения западногерманских денег, чтобы снизить стоимость переходного периода. Но положение канцлера также было деликатным. Он рассчитывал, что Москва пойдет на жесткую финансовую сделку в качестве цены за свое официальное согласие на то, чтобы полностью суверенная объединенная Германия станет членом Западного альянса. 8 июня он сказал Бушу, что «если Германия не войдет в НАТО, то США уйдут, а Великобритания и Франция создадут ядерную Антанту. Тогда малые державы окажутся в одиночестве… Если мы сейчас изменим ситуацию с безопасностью, это окажет катастрофическое воздействие на ЕС. Будут две ядерные державы, нейтральная Германия и малые державы, которым некуда податься. А затем в Германии начнутся дебаты: “А почему у нас нет ядерного оружия?”» Коль был непреклонен в том, что членство Германии в НАТО «не подлежит обсуждению». В противном случае окажется, что «сорок лет были потрачены впустую. НАТО рухнет, и США уйдут из Европы»[678].

Поскольку ставки были так высоки, Коль не сомневался, что придется заплатить высокую цену. «У них есть ожидания, что мы поможем – 20–25 миллиардов». Коль говорил о немецких марках, но Бейкер заметил, что ему указали ту же цифру в долларах – другими словами, почти вдвое больше. Было очевидно, ответил Коль, что Горбачев «играл в покер», в то время как он сам стремился к «сделке, основанной на взаимности». Буш занял свою обычную позицию: «У нас связаны руки в этом вопросе». Но у Коля они были свободны. Он помнил, что Миттеран недавно сказал: «Гельмут, теперь все нити в твоих руках», имея в виду исключительно экономическое положение ФРГ даже по сравнению с Соединенными Штатами. Буш писал в своих мемуарах: «Мы бы не смогли предоставить им финансирование в размере 20 миллиардов долларов, которого они хотели, даже если бы они провели глубокие реформы – тогда у нас все равно не было денег»[679]. Посыл Буша был ясным: когда дело дошло до денег для Москвы, Германия должна была взять на себя инициативу[680].

Коль, теперь готовый и жаждущий личной встречи на высшем уровне с советским лидером, начал накапливать дойчмарки. Сначала, в начале июня, это были 5 млрд немецких марок в виде кредитов от западногерманских банков – предложение, на которое Горбачев отреагировал «эйфорически»[681]. 11 июня он направил долгожданное приглашение на встречу в середине июля[682]. Две недели спустя канцлер придумал еще один подсластитель, предложив еще 1,25 млрд немецких марок на покрытие «расходов по размещению» советских войск в течение оставшейся части 1990 г. Сознавая, что восточногерманская марка теперь ничего не стоит, он также позволил советским войскам обменять свои сбережения в полевых банках на западные немецкие марки по выгодному курсу после вступления в силу 1 июля германского экономического и валютного союза[683].

Эти финансовые инициативы пришлись на время острой политической напряженности для Горбачева. XXVIII съезд партии должен был открыться 2 июля. Он столкнулся с проблемой переизбрания на пост Генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза (КПСС) перед лицом значительного числа делегатов, которые теперь намерены его свергнуть. Сторонники жесткой линии критиковали его за слабость в решении немецкого вопроса. Генерал Альберт Макашов с горечью жаловался, что «Советская армия без боя сдает страны, которые наши отцы освободили от фашизма». Поэтому Горбачеву и Шеварднадзе отчаянно нужно было показать, что объединение Германии не будет представлять угрозы. На встрече с Бейкером 23 июня советский министр иностранных дел неоднократно подчеркивал важность предстоящего саммита НАТО. Это, по его словам, должно послужить сигналом о том, что Альянс меняется и рождается «новая Европа»: это было необходимо для всей политической позиции Горбачева[684].