Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

В этом ключе 1 октября 1990 г. в Нью-Йорке – на полях встречи министров иностранных дел СБСЕ – Четыре державы официально объявили о приостановлении использования своих особых прав и обязанностей в отношении Германии и Берлина, оставив две Германии полностью суверенными. Они объединились два дня спустя. Геншер заявил: «Мы, немцы, объединяемся в счастье и благодарности, а не в националистическом изобилии. По такому случаю светлые и темные главы нашей истории являются поводом для размышлений, размышлений о том, что было сделано во имя Германии. Это больше не повторится. Мы чтим память всех жертв войны и тоталитаризма».

Бейкер завершил это, сказав, что СБСЕ вернуло человечность всем европейцам, и поэтому теперь «начинается новая эра – для Германии, Европы и всего мира»[733].

В Берлине 2–3 октября миллион человек восторженно приветствовали момент объединения Германии. Однако с точки зрения международной дипломатии эти церемонии почти не были событием. Коль пригласил Горбачева и Буша принять в ней участие, но оба отказались. У каждого из них были свои собственные головные боли дома и другие, гораздо более важные приоритеты за рубежом. В Советском Союзе Горбачев боролся со все более открытым противодействием коммунистов-консерваторов – особенно после того, как он продал, как они считали, Германию Западу, а также с националистическими протестами на окраинах СССР, когда он пытался заручиться поддержкой своей программы реформ. По другую сторону Атлантики Буш боролся с Конгрессом по поводу бюджетного соглашения, одновременно пытаясь сформировать международную коалицию для решения кризиса в Персидском заливе. Фактически Кувейт уже становился более важным, чем Германия и Европа, в определении того, каким будет новый мировой порядок после окончания холодной войны[734]. В этом случае отсутствие Горбачева и Буша в Берлине не испортило торжества Коля. На самом деле, это позволяло новой Германии одной царствовать на сцене и торжественно отпраздновать свой день рождения[735].

В течение нескольких следующих месяцев Германия решала остававшиеся вопросы со своими восточными соседями. 12 октября Бонн и Москва подписали Соглашение о некоторых переходных мерах, которое зафиксировало сумму компенсации Советскому Союзу в размере 15 млрд немецких марок, а также Договор об условиях временного пребывания и планомерного вывода советских войск с территории ФРГ[736]. Вскоре после этого немцы и поляки тоже раз и навсегда положили конец спорам о границе. После символической встречи примирения 8 ноября канцлера Коля и премьер-министра Польши Мазовецкого во Франкфурте-на-Одере и Слубице, на самой границе[737], Геншер подписал Договор об утверждении границы в Варшаве 14 ноября на сдержанной церемонии за простым деревянным столом в бальном зале правительственного здания, что очень отличалось от высокопарной церемонии польско-германской встречи годом ранее. Договор, который немедленно вступил в силу, положил конец месяцам беспокойства поляков по поводу намерений их западного соседа[738].

Напомнив миру об огромных страданиях, которые Германия причинила Польше во время Второй мировой войны, Мазовецкий заявил: «Подписание этого договора закрывает период, когда проблема границы разделяла два наших народа и создавала для нас, поляков, чувство страха и угрозы». Но, в духе взаимности, он также попросил «прощения у немецкого народа за страдания, которые были вызваны перемещением Польши с Востока на Запад», намекая на более чем 7 млн изгнанников, которые были отправлены на Запад. «Помним, – заявил он, – что при подсчете жертв арифметика не имеет никакого значения, и страдания останутся, независимо от того, кто их причинил»[739].

Заглядывая в будущее, договор действительно открыл новую главу в польско-германских отношениях, в которой наиболее важные вопросы между двумя странами будут уже не политическими, а экономическими. Геншер – человек с Востока Германии, а его жена фактически была родом из Силезии – признал, что договор свидетельствует об исторической «ответственности» его страны за мир в Европе. Но он знал, что прочный мир может быть только при условии реального процветания: таков был урок европейской интеграции. И поэтому он заметил: «Вместе мы должны обеспечить, чтобы граница не стала водоразделом между богатыми и бедными… Мы полностью поддерживаем просьбу Польши об ассоциации с Европейским сообществом. Преимущества, которые может предложить Западная Европа благодаря большому общему рынку, также должны быть разделены странами Центральной и Восточной Европы, которые вновь обрели свою свободу»[740].