Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

Рано утром следующего дня общественность увидела, насколько напряженными были отношения, когда Горбачев в сопровождении дюжины помощников провел часовую встречу с дюжиной лидеров Сената и Палаты представителей, транслировавшуюся по телевидению. Она проходила в богато украшенном Золотом зале советского посольства. Хотя встреча в целом прошла дружелюбно, Горбачев вспылил по двум пунктам: прибалтийским республикам и НБН. «Что нам нужно сделать, чтобы вы дали нам НБН? – спросил он, саркастически добавив: – Может быть, нам следует ввести президентское правление в прибалтийских республиках и хотя бы сделать несколько выстрелов!» Американцы были невозмутимы. «НБН возможен, но и снег тоже», – сухо сказал лидер республиканцев в Сенате Боб Доул. Горбачев нанес ответный удар: «Почему вы, Конгресс, своему правительству дали возможность войти в Панаму – суверенное государство – и действовать там как заблагорассудится?» – намек на свержение режима Норьеги в конце 1989 г. И уколол: «Вы дали Китаю [статус] НБН после Тяньаньмэнь». Лидер демократов в Сенате Джордж Митчелл быстро напомнил Горбачеву, что многие конгрессмены тогда также были «очень против» этого. Белому дому явно приходилось нелегко в отношениях как с Кремлем, так и с Конгрессом[890].

Однако за одну ночь Бушу и Бейкеру удалось выйти на компромисс, так что, по словам президента, Горбачев мог «вернуться домой с чем-то ощутимым». Настоящим шоком для собравшейся прессы стало подписание торгового соглашения (первый шаг к получению НБН), ставшего одним из более чем 15 соглашений, которые два лидера подписали в Восточной комнате Белого дома 1 июня. Таким образом, Горбачев не вернулся в Москву с пустыми руками. Но в то же время Буш осчастливил Капитолийский холм, заявив, что он не отправит соглашение на утверждение Конгресса и не откажется от поправки Джексона–Вэника до тех пор, пока Горбачев не примет закон об эмиграции, который долго откладывался. Чего общественность не знала, так это секретного условия, которое также поставил Буш, а именно, что вообще ничего не произойдет, пока Москва не начнет переговоры с Вильнюсом и не отменит экономическое эмбарго[891].

Это была сложная стратегия, но в течение следующего месяца она принесла свои плоды. Под давлением французов и немцев Литва заморозила свою декларацию о независимости, а СССР отменил санкции, памятуя о том, что США связали их с торговым соглашением. Таким образом, к июлю этот конкретный советско-литовский кризис закончился, и борьба за независимость Прибалтики была эффективно отделена от дипломатии, окружающей Германию, и от европейской архитектуры безопасности.

Что касается важнейшего вопроса о членстве Германии в НАТО, то Буш попытался донести до Коля в их телефонном разговоре 1 июня, что Горбачев теперь согласился с «правом Германии выбирать свой альянс» в соответствии с Хельсинкскими соглашениями. Чтобы подкрепить эту уступку, он счел «жизненно важным», чтобы саммит НАТО предпринял шаги, чтобы «убедить его в том, что НАТО меняется таким образом, чтобы это не угрожало безопасности СССР». Коль, сосредоточенный на будущем Германии, хотел от Горбачева более категоричного заявления. «Если объединенная Германия не будет в НАТО, – сказал он Бушу, – мы с вами знаем, что США не останутся в Европе, потому что НАТО больше не будет». И, учитывая планы расширения ЕС, «разрушение НАТО будет иметь катастрофические последствия для объединения Европы». Не разделяя озабоченности канцлера по поводу того, чтобы купить советское согласие на членство Германии в Атлантическом альянсе, Буш был глубоко обеспокоен будущим НАТО в меняющемся и нестабильном мире[892].

***

Однако НАТО было лишь половиной мозаики холодной войны в Европе. Несмотря на революции 1989 г., Варшавский договор все еще был жив. Буш был проинформирован о ходе внутренних обсуждений, когда Лотар де Мезьер, премьер-министр ГДР и в тот момент председатель ОВД, посетил Белый дом 11 июня 1990 г. Он сообщил о недавнем саммите ОВД в Москве, на котором была принята декларация о том, что распад двух военных блоков «становится необратимым» и что ОВД «начнет свою трансформацию в договор суверенных государств с равными правами, сформированный на демократической основе»[893].

Но все это показуха, сказал де Мезьер Бушу. Он высказался откровенно: «Пакт просуществует недолго». Поэтому важно «создать новые структуры», так как, если отдельные страны почувствуют себя изолированными и маргинализированными, они в конечном итоге попытаются повторить Варшавский договор в той или иной форме. Он продолжил: