Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

В то же время из Советского Союза поступили тревожные новости для президента. Прибалтийская Литовская республика теперь была полна решимости осуществить свою декларацию о независимости, отложенную в 1990 г. Горбачев посетил столицу Литвы Вильнюс 10 января 1991 г. и потребовал, чтобы лидеры Литвы восстановили советскую конституцию. Когда они не подчинились, советские военные подразделения 12–13 января захватили ключевые правительственные здания и телебашню. Более десятка мирных жителей были убиты – расстреляны или раздавлены танками[1130]. На Западе раздались крики возмущения, не в последнюю очередь в Конгрессе, но Буш попытался преуменьшить все это. Он сказал, что сожалеет об этой «великой трагедии», но избегал делать выговор Горбачеву публично или даже в частном порядке, просто сказав советскому лидеру по телефону: «Я действительно сочувствую вам на этой неделе… Мы так надеемся, что ситуация в Прибалтике может быть разрешена мирным путем. Это действительно все усложнило бы». Президент остро осознавал, что, если он поднимет этот вопрос, то это поставит под угрозу единство коалиции в преддверии войны против Ирака. Но события в Литве привели в замешательство: ЕС открыто осудил нападение и пригрозил приостановить оказание экономической помощи Москве в размере 1 млрд долл. Несмотря на то что Горбачев отрицал отдание приказа о репрессиях, Буш отметил: «Мы не могли отделаться от мысли, что это было именно то, что предсказывал Шеварднадзе, когда он подал в отставку тремя неделями ранее. Казалось, что Горбачев теряет контроль»[1131].

Страстные дебаты на Капитолийском холме завершились 12 января принятием идентичных резолюций, разрешающих Бушу «использовать вооруженные силы Соединенных Штатов», чтобы положить конец «незаконной оккупации и жестокой агрессии Ирака против Кувейта». Сенат проголосовал за это 52 голосами против 47, а Палата представителей – 250 голосами против 183 – в основном по партийным линиям. Альянс республиканцев, либералов с северо-востока и консервативных демократов обеспечил Бушу победу, хотя и с очень небольшим перевесом в верхней палате[1132].

Буш с тревогой следил за ходом дебатов. «Конгресс в смятении, и я более чем когда-либо полон решимости делать то, что я должен делать», – написал он в своем дневнике несколькими днями ранее. Но президент никогда не предполагал, что голосование заставит его свернуть с выбранного курса. «Если они не собираются кусать пулю, то это сделаю я. Они могут подать документы об импичменте, если захотят». Возможность импичмента тяжело давила на его разум, материализуясь в его дневнике пять раз в период с 12 декабря 1990 г. по 13 января 1991 г. Оглядываясь назад, он сказал, что «даже если бы Конгресс не принял эти резолюции, я бы действовал и приказал нашим войскам вступить в бой. Я знаю, что это вызвало бы возмущение, но это было правильно. Я был уверен в том, что обладаю конституционными полномочиями. Это должно было быть сделано»[1133].

15 января, в день истечения крайнего срока, установленного ООН для Саддама, президент обнародовал Директиву национальной безопасности № 54, в которой были изложены его военные цели по безоговорочному выводу иракских войск из Кувейта и обеспечению безопасности Саудовской Аравии и всего региона Персидского залива. Военная миссия включала в себя уничтожение «химического, биологического и ядерного потенциала Ирака» и его «командования, контроля и связи», а также ликвидацию Республиканской гвардии – элитного ядра вооруженных сил Саддама. Жребий был брошен[1134].

16 января в 9 часов вечера президент выступил из Овального кабинета, проинформировав нацию и весь мир о том, что операция «Щит пустыни» теперь превратилась в операцию «Буря в пустыне». «Сегодня вечером вступили в битву. Как я вам докладываю, ведутся воздушные атаки на военные объекты в Ираке». Напомнив историю предыдущего полугодия и еще раз повторив свои аргументы в пользу войны, Буш заявил: «Это исторический момент. За прошедший год мы добились большого прогресса в прекращении долгой эры конфликтов и холодной войны. У нас есть возможность создать для себя и для будущих поколений новый мировой порядок – мир, в котором верховенство закона, а не закон джунглей, управляет поведением наций. Когда мы добьемся успеха – а мы добьемся успеха, – у нас появится реальный шанс на этот новый мировой порядок, порядок, при котором заслуживающая доверия Организация Объединенных Наций сможет использовать свою миротворческую роль для выполнения обещаний и видения основателей ООН». Один из тех, кто готовил эту речь, Ричард Хаас, конечно, помнил выступление президента Гарри Трумэна в июле 1950 г. о том, почему Соединенным Штатам пришлось противостоять агрессии в другой «маленькой стране за тысячи миль» в разгар холодной войны – в Южной Корее[1135].