Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

Готовясь к этому конфликту, Буш тщательно усвоил то, что считалось уроками последней войны Америки. Вьетнам все еще преследовал американское воображение, как на общественном уровне, так и в военных кругах. Генерал Колин Пауэлл, председатель Объединенного комитета начальников штабов, был, как выразился Ричард Хаас, «воином поневоле», он сформировался как военный, сражаясь в Индокитае. Позже, в 1980-х, служил военным помощником Каспара Уайнбергера, министра обороны при Рейгане. То, что по-разному называли «Доктриной Пауэлла» или «Доктриной Уайнбергера плюс», предусматривало, что вначале определялась задача, а затем начиналась подготовка и применение подавляющей силы для ее выполнения. Цель состояла в том, чтобы, полагаясь на огромную огневую мощь и технологическое превосходство Америки, снизить потери США. Пауэлл выступал за длительную воздушную кампанию, направленную на ослабление и деморализацию сил противника, прежде чем встретиться с ними на поле боя. Следуя этой концепции, предполагалось осуществить комбинацию поддержки с воздуха и наземной мобильности, чтобы сокрушить войска Саддама. Война, которую Буш и Пауэлл готовились развязать в 1991 г., должна была стать не серией изнурительных сражений на истощение, а быстрой кампанией в стиле блицкрига, в ходе которой будут предприняты все усилия, чтобы свести к минимуму потери американцев[1119].

И все же одно дело планировать войну на бумаге, но гораздо труднее убедить в ее необходимости Конгресс и американскую общественность – особенно после бюджетного фиаско Буша на Капитолийском холме. Как только было объявлено о создании наступательного потенциала, оппозиция в Конгрессе усилилась. Двумя месяцами ранее с немалым оптимизмом объявив пакет санкций и блокаду в качестве самого разрушительного эмбарго в истории, которое вынудит Саддама уйти, Буш теперь предложил малоприятную перспективу того, что американцам придется рисковать своими жизнями в реальных боевых действиях. Многим это показалось неприемлемым изменением политики. Четыре опроса, проведенные в период с середины августа по ноябрь 1990 г., показали, что мнение общественности разделилось по поводу целесообразности вступления в войну: 47% высказались «за», 43% – «против», а 10% не определились. Тем не менее после принятия 29 ноября Резолюции № 678 Совета Безопасности, фактически санкционировавшей применение силы, общественное мнение откатилось назад до 53% в пользу войны и 40% против[1120].

Сознавая, что рядовые американцы испытывают противоречивые чувства в этом вопросе, Буш внимательно следил за настроением обеих половин своей аудитории, что особенно ярко проявилось в драматическом заявлении для прессы 30 ноября. С одной стороны, он вызывающе четко изложил аргументы в пользу войны. «Мы находимся в Персидском заливе, потому что мир не должен и не может поощрять агрессию. И мы здесь, потому что на карту поставлены наши жизненно важные интересы. И мы находимся в Персидском заливе из-за жестокости Саддама Хусейна. Мы имеем дело с опасным диктатором, готовым без колебаний применить силу, который уже обладает оружием массового уничтожения и ищет новое, и который желает контролировать один из ключевых мировых ресурсов – и все это в то время, когда пишутся правила мира после холодной войны. И никогда еще не было более ясной демонстрации того, что мир объединился против умиротворения [агрессора] и агрессии».

Буш заявил прессе: «Я по-прежнему надеюсь, что мы сможем достичь мирного урегулирования этого кризиса. Но, если потребуется применить силу, то у нас и у двадцати шести стран, имеющих войска в этом районе, будет достаточно сил, чтобы выполнить такую работу». Он также выступил против тех, кто заговорил о призраке «нового» Вьетнама. «Это не будет затяжной, изнурительной войной. Задействованы иные силы. Противник тоже другой. Снабжение армии Саддама совсем другое. Против него выступили совершенно разные страны, объединившиеся в Организации Объединенных Наций. Топография Кувейта иная… Мы не позволим, чтобы у наших солдат были связаны руки за спиной».