Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

1989 г. стал пиком перестройки, а также вершиной личной популярности Горбачева. Его стремление к внутреннему обновлению также подтолкнуло восточноевропейцев к их собственным преобразованиям. Он не пытался остановить их выход из орбиты коммунизма и не извлек уроков из их реформ, настолько он был отвлечен собственными битвами за демократизацию самого Советского Союза. Сам Горбачев позже подытожил свою стратегию на 1989 г. следующим образом: передать власть от КПСС советскому народу путем свободных выборов в новый парламент и в процессе этого вынудить партию, по его словам, «добровольно отказаться от собственной диктатуры»[1181].

Действительно, природа советского режима коренным образом изменилась с первыми после большевистской революции в значительной степени свободными выборами. После внесения поправок в конституцию 26 марта 1989 г. был избран новый Съезд народных депутатов с 2250 законодателями, в котором 13% мест были зарезервированы для беспартийных, а остальные места часто оспаривались коммунистами с различными взглядами и политикой. Первоначальная реакция Горбачева была восторженной. 28 марта он проинформировал Политбюро о том, что выборы – «крупнейший шаг в осуществлении политической реформы и в плане дальнейшей демократизации общества». На следующий день он торжествующе заявил прессе: «Люди приняли умом и сердцем политику перестройки».

Однако в целом не более шестой части депутатов можно было назвать настоящими реформаторами. Партия консерваторов также заблокировала следующий этап реформы. Они позаботились о том, чтобы те депутаты съезда, которые впоследствии вошли в новый Верховный Совет из 542 человек, были в основном послушными и верными партии. И поэтому, как заметил биограф Горбачева Уильям Таубман, в то время как Горбачев надеялся, что вновь пробудившееся «большинство общества» окажет давление на старый партийный аппарат, его консервативно-коммунистические критики – ничем себя не сдерживавшие – использовали любую возможность, чтобы атаковать его с беспрецедентной яростью. Новые правила избирательной и парламентской политики не помогли Горбачеву и не объединили партию, а вместо этого еще больше оттолкнули от него сторонников жесткой линии, а радикальным либералам дали новые основания для нападок на него. Демократизация была необходима для содействия реформам, но она также ослабляла власть Горбачева как реформатора[1182].

На самом деле 1989 г. обозначил начало конца перестройки. Политические новшества, которые Горбачев считал столь важными для демократизации, нанесли ущерб важнейшему институту, который десятилетиями скреплял Советское государство: КПСС. И новые формы вскоре окажутся менее эффективными и полезными, чем надеялся Горбачев. Хуже того, они усилили многочисленные кризисы, которые уже подрывали его авторитет и саму советскую систему. В результате то, что Джордж Буш считал вторым столпом своего нового мирового порядка, отнюдь не было обновлено и укреплено, а распадалось изнутри из-за экономического спада, национального сепаратизма и политической поляризации внутри Кремля и за его пределами. К концу года Горбачев посетовал, что 1989 г. был «самым трудным годом» с тех пор, как он пришел к власти в 1985 г.[1183] Он предсказал, что «1990 год станет решающим для перестройки»[1184].

Политическая поляризация после европейских революций 1989 г. фактически резко обострилась. В феврале 1990-го в Москве прошли массовые демонстрации с участием 200–300 тыс. человек на улицах, которые призывали к «мирной революции», но также прямо предупреждали руководство партии, что надо «помнить Румынию». Толпа скандировала и размахивала плакатами с надписями: «Свобода сейчас!» и «Советская армия – не стреляй в свой собственный народ». Протестующие отвергали всю советскую историю, взяв в руки плакат с такими словами: «Семьдесят два года на пути в никуда».

В то же время региональные лидеры компартии и другие реакционные чиновники вели непрерывную атаку на Горбачева. О нем ходили анекдоты как о «главном немце». А на заседании Центрального Комитета на него обрушили целый ряд обвинений: «превращение партии в дискуссионный клуб», доведение страны до «анархии» и «разрухи», допущение «разрушения нашей буферной зоны» в Восточной Европе и превращение «прославленной мировой державы» в государство с «безрадостным настоящим» и «неопределенным будущим» из-за «некомпетентности, близорукости и искаженных приоритетов». По словам Владимира Бровикова, советского посла в Польше, к советскому «унижению» добавилось то, что Западу доставляло удовольствие «петь нам дифирамбы», а на самом деле «злорадствовать по поводу краха коммунизма и мирового социализма». Так что Горбачев – и оставаясь лидером партии, и являясь защитником реформ, – получал удары с обеих сторон[1185].