Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

В конце концов они придумали компромиссный эвфемизм – «демократическое конфедеративное государство». Но на их следующей встрече, две недели спустя, Ельцин наложил вето на всю идею – к бессильной ярости Горбачева – и 1 декабря на украинском референдуме подавляющее большинство проголосовало за независимость. Примечательно, что мало того, что западные украинцы получили почти единодушную поддержку, в самых восточных Луганской и Донецкой областях 85% и 77% соответственно также проголосовали за выход из Союза. Даже в Крыму и Севастополе, главной базе советского Черноморского флота, эти цифры значительно превышали 50%. Горбачев был потрясен. На следующий день Ельцин предложил создать конфедерацию из четырех членов, включающую Россию, Украину, Белоруссию и Казахстан. «А мне где там место? – задался вопросом Горбачев. – Если так, я ухожу. Не буду болтаться как говно в проруби»[1375].

И он долго не раскачивался. 8 декабря Ельцин – опять же за спиной Горбачева – договорился с лидерами Украины и Белоруссии о создании так называемого «Содружества Независимых Государств» (СНГ). Поступив таким образом, они фактически отказались от Союза Советских Социалистических Республик, превратив его теперь почти в пустую оболочку – ни социалистическую, ни союзную.

Борьба за власть между Горбачевым и Ельциным поставила Вашингтон в затруднительное положение. В октябре, во время своей последней встречи на высшем уровне с Горбачевым в Мадриде, Буш пришел к выводу, что советский лидер проиграл битву за власть, но он отказался повернуться спиной к коллеге – главе государства («Ты все еще хозяин», – сказал он Горбачеву, похлопывая его по спине во время их совместной пресс-конференции) и человеку, который стал личным другом[1376]. Придерживаться Горбачева был склонен и Скоукрофт. В любом случае, многие в окружении президента США все еще не доверяли Ельцину, тем более, когда за его впечатляющим мужеством во время переворота последовало презрительное отношение к Горбачеву после возвращения последнего в Москву.

Олнако другие члены администрации считали, что верность Буша Горбачеву привела к искаженной политике поддержки советского правительства, выходящей за пределы того, чего требовали интересы Соединенных Штатов[1377]. Чейни прямо призвал Буша отказаться от поддержки центра и встать на сторону республик. Проблема, однако, заключалась в том, что, рискнув пойти по такому пути, возможно, пришлось бы встретиться с тем, что сами республики оказались бы совершенно неизвестными величинами. «Наши контакты с Советским Союзом и понимание его были ориентированы на Москву», – признал Роберт Хатчингс из СНБ. «Можно было бы пересчитать по пальцам одной руки количество экспертов в правительстве по нерусским республикам»[1378].

И поэтому Белый дом предпочел «отступить» в надежде, что Горбачев каким-то образом останется, по крайней мере номинально, в центре переговоров ключевых республик, пытаясь при этом «управлять теми аспектами, которые непосредственно затрагивали американские интересы»[1379]. Тем не менее Горбачев упорно сражался, осуждая ельцинское Содружество как «незаконное и опасное». Это будило в воображении «геополитический кошмар» двух тяжеловесов, борющихся за политическую власть и призывающих армию следовать за ними, тем самым провоцируя призрак гражданской войны[1380].

В результате спор «Горбачев против Ельцина, центр против республик» в Вашингтоне всю осень мешал администрации сделать четкое публичное заявление о политике США. К началу декабря (после референдума на Украине) Деннис Росс, директор отдела планирования политики Госдепартамента, серьезно предупредил Бейкера, что США «рискуют потерять контроль» над распадом СССР, если не произнесут серьезной речи. В конце концов, как отмечается в аналитической записке Госдепартамента, «союза, каким мы его знаем, больше нет»[1381].

Бейкер уже некоторое время обдумывал эти вопросы[1382], и поэтому он решил высказаться. Выступая 12 декабря в Принстоне, своей альма-матер, он действительно говорил так, как будто Союза больше нет, и смотрел на вызовы будущего. «Если во время холодной войны мы противостояли друг другу, как два скорпиона в бутылке, то теперь западные страны и бывшие советские республики стоят как неуклюжие альпинисты на крутой горе. Мы связаны одной веревкой, и падение к фашизму или анархии в бывшем Советском Союзе тоже потянет Запад вниз. Тем не менее сильное, устойчивое давление Запада сейчас может помочь им удержаться»[1383].