Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

«Канцлер единства» также сыграл свою партию и на внутригерманской сцене. С 15 по 17 декабря Коль, на протяжении 18 лет возглавлявший Христианско-демократический союз, председательствовал на съезде партии ХДС в Дрездене, и впервые это ежегодное мероприятие проходило в бывшей ГДР. Он воспользовался случаем, чтобы заявить, что «хорватов не оставят в одиночестве», и получил в ответ овацию вставшего с кресел зала[1571]. В сообщении о съезде партии, напечатанном мелким шрифтом, была информация о том, что ХДС, «стремясь преодолеть разрыв между Востоком и Западом в своих рядах, сегодня выбрал женщину из Восточной Германии на роль заместителя лидера партии канцлера Гельмута Коля». И таким образом тридцатисемилетняя Ангела Меркель сделала свой следующий шаг к вершине национальной политики и к выходу на историческую арену[1572].

Официальное заявление Германии о признании от 19 декабря не было чем-то особенным. Вскоре к ФРГ присоединились Италия, Исландия, Швеция, Австрия, Польша, Венгрия и Чехословакия, каждая из которых сделала несколько различающихся заявлений о дате и форме реализации своего решения[1573]. 20-го числа Югославия еще больше скатилась к полному распаду, когда Босния и Герцеговина (после Македонии) также обратилась в ЕС с просьбой о признании в качестве независимого государства – даже несмотря на то, что один из ключевых критериев, выражение народной воли на референдуме, до сих пор отсутствовал. Этот шаг должен был привести в ярость 1,4 млн сербов, которые составляли более трети населения Боснии, и он явно предвещал открытую войну, потому что две другие основные этнические группы республики – 1,7 млн мусульман и 800 тыс. хорватов – не хотели жить под господством Сербии и сербов[1574].

23 декабря стал первым днем, когда в соответствии с брюссельской резолюцией ЕС государство-член ЕС могло заявить, что та или иная республика Югославии выполнила условия для признания. Германия объявила, что Бонн поддерживает Словению и Хорватию, независимо от того, чтό арбитражная комиссия может «посоветовать» на Новый год. Это вызвало новый фурор по поводу того, не действует ли Германия опрометчиво и не нарушила ли дух решения ЕС от 16 декабря, причем Великобритания и Франция, как и следовало ожидать, высказывались наиболее критично. «Коль перехватывает политику Брюсселя», – провозгласила «Таймс», обвинив Германию в том, что она проходится «катком» по остальным одиннадцати членам ЕС. Миттеран в очередном своем антинемецком припадке даже заявил, что «времена ”добрых немцев” почти прошли и… мир должен готовиться к худшему»[1575].

Большая часть критики имела мало общего с последствиями немецкой политики для Югославии как таковой и была гораздо больше связана с изменением роли Германии в европейских делах после выборов 1989 г. Но хотя было много причин для проведения настойчивой политической линии Коля и Геншера с июля 1991 г., в основе своей они просто верили, что были правы – как в своем восприятии того, что происходило на местах, так и в своих политических предписаниях[1576].

Без военной альтернативы сдерживанию Сербии, которую исключил Буш, ни США, ни ЕС не предложили никакого сколько-нибудь состоятельного ответа на аргумент Германии о том, что перед лицом жестокой сербской агрессии и постоянных неудач в посредничестве в общем мирном урегулировании предложить признание отделяющимся государствам, опираясь на право на самоопределение, было предпочтительнее, чем просто оставаться пассивными. Никто не ожидал, что боевые действия на Балканах прекратятся – ситуацию в Боснии признавали очень взрывоопасной, – но Геншер считал, что два новых государства, по крайней мере, могут быть изолированы от захватнической войны Сербии. Как он позже убедительно доказывал, Германия, безусловно, не была причиной жестоких войн за отделение и распада Югославии. На самом деле, он сказал: «Все было наоборот». Германия интернационализировала конфликт путем признания Словении и Хорватии, «Милошевич был вынужден прекратить свою войну против этих двух государств». Это было решение, которое, по мнению Геншера, «принесло мир» – по крайней мере, этим двум разоряемым странам. «Разве это ничего?» – вопрошал он[1577].

Коль приветствовал дипломатию своего министра иностранных дел как «великую победу немецкой внешней политики»[1578]. Тем не менее он столкнулся со шквалом критики, от Белграда до Вестминстера, что Германия теперь пытается создать сферу влияния, охватывающую «все страны, которые когда-то находились под властью Прусской империи и империи Габсбургов», как основу ни много ни мало «Четвертого рейха»[1579]. Но, хотя демарш Геншера и наводил кое-кого на мысль, что момент для Германии снова настал, на самом деле декабрь 1991 г. не означал ни какого-либо ухода ФРГ с ее международной позиции в целом, ни отхода от ее политики на Балканах. В конечном счете, Германия осталась верной сторонницей своего покровителя-сверхдержавы, который, как всегда, рассматривал региональные проблемы в глобальной перспективе.