Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

К этому времени Геншер выполнил многое из того, что считал критически важным. Бежав из Галле в 1950-е годы, он собой олицетворял преемственность разделенной Германии и Германии объединенной, он добился ратификации СССР договора «2+4». Человек, который стоял на пражском балконе в ту безумную ночь в сентябре 1989 г., был полон решимости оказаться частью приверженности Германии европейской интеграции, закрепленной в Маастрихтском договоре. И, поскольку Восточная политика была почти заложена в его ДНК, Геншер хотел сыграть ключевую роль в утверждении Германией мирных отношений со своими восточными соседями, о чем свидетельствует договор о германо-польской границе, который был подписан им от имени Германии в ноябре 1990 г.[1593]

Тот саммит ЕС в Брюсселе 16 декабря 1991 г. – в месяц принятия окончательного проекта Маастрихтского договора и распада СССР – стал во многих отношениях апофеозом его деятельности и прощанием. Он не только твердо отстаивал принцип СБСЕ о праве на самоопределение в раздираемой войной Югославии, требуя признания независимости Словении и Хорватии. В тот же день Европейский совет также подписал соглашения с представителями Чехословакии, Венгрии и Польши, сделав эти бывшие коммунистические страны ассоциированными членами ЕС[1594]. Это был шаг к полноправному членству и к давней мечте Геншера о воссоединении Европы – пусть и не в рамках усиленного панъевропейского союза – европейского СБСЕ, на что он когда-то надеялся, но все-таки под эгидой ЕС. Короче говоря, он сделал достаточно. Пришло время покинуть дипломатическую сцену[1595].

Конечно, международное положение Германии изменилось с 1970-х гг., но это изменение не следует преувеличивать. Это проявилось в развитии балканской политики Германии в 1992 г. После того как 15 января ЕС признал Словению и Хорватию и установил с ними дипломатические отношения, он оставил Македонию и Боснию и Герцеговину непризнанными. Бонн не стал придавать этому значения, стараясь не переусердствовать. Таким образом, ЕС выбрала политику умиротворения Милошевича и его приверженцев среди боснийских сербов. ЕС одобрила отправку так называемых Сил ООН по охране (СООНО) в Хорватию – около 15 тыс. солдат и гражданского персонала, которые должны были обеспечить поддержание прочного прекращения огня, защиту местного сербского населения и надзор за полной демилитаризацией определенных охраняемых ООН районов. В результате отстраненности ЕС Босния неуклонно скатывалась к войне. Предложение ЕС от 15 февраля разделить конфедерацию Боснии и Герцеговины на три составляющих (не обязательно смежных) этнически определенных образования сыграло только на руку сербам – они восприняли это как разрешение на этническую чистку[1596].

Конечно, Босния представляла собой трудноразрешимую ситуацию. У сербов, хорватов и мусульман были разные цели в отношении того, что они считали своими территориями и народами. На бурных референдумах 29 февраля и 1 марта жители Боснии подавляющим большинством проголосовали за независимость, тем самым официально выполнив ключевое требование для признания государствами ЕС. Германия была единственным голосом «за». Остальная часть Сообщества не слушала – «не каждая деревня может быть государством», как саркастически заметил Миттеран, – даже когда Бейкер сказал своим коллегам из ЕС, что США изменили свое мнение и что Босния должна быть признана «как способ укрепления стабильности». Преобладающее мнение состояло в том, что ситуация была «запутанной» и что «в Боснии и Герцеговине может быть настоящий беспорядок… настоящая заварушка, которая надолго скует войска ООН». Как сказал Мэйджор Бушу: «Мы очень осторожны»[1597]. Только 6 апреля 1992 г., после дальнейшей эскалации, когда ЮНА фактически взяла на прицел все города Боснии, министры иностранных дел ЕС провозгласили эту республику независимым государством. На следующий день Америка последовала этому примеру, наконец признав три отколовшиеся республики. Тем временем Совет Безопасности ООН осторожно одобрил развертывание сотни невооруженных «наблюдателей» в Боснии. Это вряд ли впечатляло в то время, когда СНБ получал сообщения о «сербских зверствах – лагерях смерти, пытках и групповых изнасилованиях». Этническая чистка, проводимая в Боснии, была не чем иным, как военным преступлением – геноцидом[1598].