Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

Что именно произошло? Спекуляций было хоть отбавляй. Была ли это еда, которую съел Буш, от которой ему стало так плохо? Или, может быть, одиссея по 16 часовым поясам оказалась для него слишком тяжела? Было отмечено, что Буш выглядел усталым на протяжении всего тура и явно боролся со сном во время государственного обеда в Сингапуре. Белый дом, естественно, отмел любые обвинения в том, что он больше не подходит для этой работы. Пресс-секретарь Марлин Фитцуотер сообщил: «График президента – это тот, который он выполняет подобным образом уже более трех лет и который ему нравится». В таком графике много встреч, начинающихся сразу после восхода солнца, и часто день заканчивается большими банкетами, затягивающимися далеко за полночь. «У него очень строгий график. Он очень физически развитый и способный человек, – и, решительно добавил Фицуотер: – Я не ожидаю никаких изменений». Тем не менее в тот момент своего президентства Буш, очевидно, был полностью измотан – физически и морально[1740].

Что кажется более вероятного объяснения «эпизода с блевотиной» Буша[1741], то, может, и правда президент стал жертвой своего собственного окружения. Медицинские работники Белого дома не могли припомнить поездки, когда бы заболело так много людей – сотрудников, репортеров и агентов Секретной службы. Врачи обвинили в этом мимолетный желудочный грипп, который путешественники привезли с собой из Соединенных Штатов. Буш, вероятно, подхватил «инфекцию» от тех, кто был с ним в ограниченном пространстве президентского самолета[1742]. Тем не менее президент упрямо продолжал выполнять свои обязанности, признавшись в своем дневнике: «Я чувствовал себя очень, очень слабым. Я должен был вернуться домой, но я этого не сделал». По крайней мере это не была очередная мерцательная аритмия, подобная той, что поразила его восемь месяцев назад, когда он бегал трусцой в Кэмп-Дэвиде. В Токио ему сделали электрокардиограмму, и она показала, что его сердечный ритм «идеален, абсолютно идеален», о чем он во всеуслышанье поспешил сообщить мировым СМИ на следующий день. Но ущерб уже был нанесен[1743].

Было почти чудом, что за его необычайно беспокойные 36 месяцев пребывания у власти нечто подобное не происходило раньше. Однако время для данного происшествия стало катастрофически неудачным для президента, борющегося за переизбрание. Демократы, естественно, стремились максимально использовать видеозапись токийской неудачи Буша. «Он почти метафора больной, шаткой экономики, ищущей японскую таблетку, чтобы выздороветь», – сказал Майк МакКарри, советник кандидата в президенты сенатора Боба Керри. Буш был в ярости из-за всего этого. «Это проклятая история», – записал он, и память об этом случае преследовала его до конца президентства[1744]. То, что один журналист назвал туром наподобие «игры в классики» со скачками по двум континентам и двум архипелагам, превратилось в нечто, названное немецким журналом «Шпигель» «сошествием в ад»[1745].

Так что визит Буша не оказал существенного влияния на состояние американо-японских отношений. Если что удалось, так это привлечь внимание ко всем трудностям. По правде говоря, международные отношения Японии все еще были привязаны к прошлому. Японцы не смогли или не захотели преодолеть свою историческую вину по отношению к своим противникам – великим державам России и Китаю, что резко контрастировало с послевоенной политикой Германии. Безусловно, Япония отказалась от милитаристского национализма после 1945 г., но парадоксальным образом это затруднило для японцев понимание необходимости принятия на себя части международного бремени в мире после холодной войны.

Более того, еще и образ «новой» Японии как экономической сверхдержавы оказался химерой. Поразительный экономический рост страны так и не воплотился в реальную политическую и военную мощь. На самом деле премьер Миядзава с готовностью позволил Вашингтону взять на себя «ведущую роль в мире после окончания холодной войны»[1746]. А в 1992 г. лопнул «пузырь» цен на японские активы, что привело к долгосрочной стагнации. Экономическая мощь Японии основывалась на политике агрессивного стимулирования экспорта и подчеркнуто протекционистской экономики. Страна не желала открываться, и это было симптомом ее неспособности оказывать более широкое влияние на международные дела[1747].