Когда плачут драконы (СИ)

Они потом стали чередовать прогулки с чтением, и Беате оставалось только поражаться, сколь много знал и умел Одже. Именно с ним она впервые в жизни увидела подснежники: до сих пор ей просто не приходило в голову наведываться в лес в столь раннюю весеннюю пору. Именно с ним узнала вкус зажаренной на костре куропатки, с которым даже лучшие сладости Айлин, казалось, не могли сравниться. Именно с Одже увидела необыкновенно красивый закат, а потом считала звезды, совершенно не опасаясь оставаться с ним ночью наедине. Слишком хорошо знала, что Одже не станет пользоваться ситуацией.

И даже крошечного шага навстречу Беате не сделает. Она проверила. Притворилась, что замерзла, пока любовалась садившимся солнцем, и принялась вздыхать и озябливо ежиться: мол, неуютно, но очень уж не хочется уходить. Что могло быть лучшим дополнением к душевному наслаждению, чем крепкие мужские объятия и ощущения тепла от рук Одже? И когда он решительно шагнул к ней, Беата уверилась, что сейчас ее желание сбудется. И даже представила, что она при этом ощутит.

Но Одже только накинул ей на плечи невесть откуда взявшийся пуховый платок. Беата разочарованно выдохнула, но сдержала резкие слова, потому что злиться на заботу было бы странно, а объяснить, на что именно она обиделась, Беата бы не смогла.

Долго молчала, понимая, что если откроет рот, то наговорит Одже гадостей, не справившись с характером, а потом будет жалеть, не зная, как помириться. Одже ведь уверится, что она его просто ни во что не ставит, и смирится с этим. А Беате без него становилось совсем уж невыносимо.

Когда она решила, что уже достаточно овладела собой, сняла платок и протянула его Одже, уверяя, что согрелась. Но он только отступил на шаг и опустил голову, пряча глаза.

— Это подарок, — ровно, но очень глубоко, проговорил он. — Если примешь.

Беата заставила себя подавить удивление и рвущийся наружу вопрос о поводе: подумает ведь, что ей это неприятно и что она ищет причину, чтобы отказаться.

— Мягкий такой, — улыбнулась Беата, заворачивались обратно. — И очень теплый!

Кажется, эти слова помогли убедить Одже, что ей понравился его подарок. И все равно не сделали даже трещинки в той стене отстраненности, которой он себя окружил.

Беата ничего не понимала. В том, что она ему нравилась, не было никаких сомнений: это читалось в его взглядах, его смущении, неизменной нежности в его голосе. Так не ведут себя с друзьями, даже если друг — единственный и довольно-таки симпатичный. И в те секунды, когда Одже срывался, делая вещи, за которые потом явно костерил себя почем зря, Беата особенно хорошо это понимала. Не могла забыть, как он смотрел на нее, когда она призналась, что скучала по нему. И как перестал дышать, когда она поцеловала его в щеку. И как замер камнем, когда она завязывала ему фартук. Значит, был в его стене слабый камень, способный ее разрушить. И Беате надо было лишь его отыскать. Ну а в упрямстве с ней вряд ли кто мог потягаться.

Иногда, правда, Беате приходила мысль, что в мире слишком много парней без подобных заморочек, которые сами сделают и первый, и второй, и третий шаг, и даже свататься придут, памятуя о том, что отец у Беаты доктор, а дядя — градоначальник.

Да только влюбится ли кто-нибудь в нее так, что будет терять дар речи при взгляде и маяться от радости ее близости, боясь себя выдать? И будет ли видеть в Беате только хорошее, убеждая ее саму, что вовсе она не такой бесполезный человек, каким привыкла себя считать? И предпочтет ли Беату, забыв о существовании других девиц и попросту их не замечая? И сделает ли для нее хоть часть того, что без всякой оглядки делал Одже?

Это случилось, когда у Беаты родились племянники, а она, пересчитав все свои сбережения, честно откладываемые еще с осени на самую благую цель, поняла, что не сможет купить им хоть сколько-нибудь приличного подарка.

— Папа за украшение палат заплатил, — вздыхала Беата, — но это еще до ярмарки было; я же не знала, что Айлин забеременеет. Спустила почти все...

Она оправдывалась больше перед самой собой, чем перед Одже, и вовсе не пыталась тем самым попросить у него денег. Потому и замахала руками, когда он попытался их предложить: еще чего не хватало!

— Ты же... и мою каморку раскрасила, Беата, — начал было возражать Одже, вряд ли подозревая, сколь оскорбляют ее подобные слова.

— За платок тебе тоже заплатить? — жестко оборвала его она. — И за имбирь?

К счастью, дальше Одже объяснять не пришлось, иначе на этом самом месте они и рассорились бы насмерть. Но Одже понял ее и вместо продолжения спора поинтересовался, что именно Беата хотела бы племянникам подарить. Она усмехнулась, понимая, что, даже имейся у нее в кармане необходимая сумма, истратить ее было бы негде.

— Лошадку-качалку, — повела плечами Беата. — У меня была такая в детстве: я с нее не слазила, пока совсем не разломала. Уверена, ребятам, когда подрастут, тоже понравилось бы.