Когда плачут драконы

Об этом Джемма еще никому не говорила: боялась, что не поймут. А сама каждому новому драконышу в глаза заглядывала, надеясь то ли знак какой разглядеть, то ли незнакомое тепло в душе почувствовать. Да только все без толку: не нужна она была собратьям. Ни человеком, ни драконом.

— Вот уж… тоже… — явно не представляя, как реагировать на ее признание, пробормотал Арве. — А как узнать-то собираешься?

Джемма поковыряла ногой землю.

— Никак… наверное… Разве что Создатели пальцем укажут.

Арве качнул головой.

— Я бы на это не рассчитывал, — сочувственно проговорил он. — Если боги еще и живы, то о нашем существовании забыли давно и надолго. И вряд ли когда-нибудь вспомнят.

Теперь Джемма уставилась на него с потрясением.

— Ты не веришь в Создателей? — чувствуя себя отступницей, прошептала она. Арве же совершенно спокойно мотнул головой.

— Сказки это все — малых детей пугать да лодырям всяким надежду на блаженное будущее подбрасывать, — заявил он. — А остальные сами свою судьбу куют и на всякие придумки не оглядываются!

Джемма долго молча смотрела Арве в лицо, а потом заговорила неожиданно звонким голосом:

— Энда похож на огромного оленя с буро-зеленой шкурой и деревянными рогами, — сказала она. — Ивон — на невиданную рыбу с длинным хвостом и плавниками, будто кружево. Ойра — на серебряную птицу…

— …с кинжалами вместо перьев и тонущими в дымке крыльями, — скептически кивнул Арве, а потом хмыкнул. — Именно такими их запомнили первые драконы и именно такое описание передают из поколения в поколение. Ничего нового.

— Только я не жила в Драконьей долине, — улыбнулась Джемма его недоверию. — И не слышала ваших сказаний. Зато я Божественную Триаду в Армелоне собственными глазами видела, когда они вернули к жизни Айлин и даровали новые крылья черному дракону.

Теперь уже Арве смотрел на нее так долго, что у Джеммы затекла шея и замерзли пальцы на руках. Он словно пытался понять, можно ли ей верить или нет. Потом заговорил — с силой и обидой.

— Когда я очнулся в горах, заваленный снегом так, что едва мог дышать, и не помнивший ничего, кроме имен Создателей, я из последних сил молил их о спасении! Но услышала меня вовсе не Триада, а четверо мальчишек. Они вытащили меня из этой ловушки, рискуя собственными жизнями, а потом выходили, обмороженного и не умеющего говорить по-человечески. Они стали моей семьей и моими богами. А где в это время были твои хваленые Создатели?

Джемма прыснула, не понимая, как можно не замечать столь очевидного.

— Ты действительно думаешь, что они тебя тогда не услышали?

Арве вздрогнул. Джемма пожала плечами.

— Мне кажется, для каждого из нас у Создателей припасено чудо, да, может быть, и не одно, — продолжила она. — Просто кто-то увидит это чудо, а кто-то пройдет мимо, решив, что боги от него отвернулись.

— По-твоему выходит, что встреча с вашей компанией для меня как раз такое чудо и есть? — усмехнулся Арве. Он явно так и не решил, как ему относиться к новой знакомой. Прощупывал почву, но при этом старался не сплоховать.

Джемма в ответ довольно улыбнулась.

— Я бы, пожалуй, чудом считаться не отказалась, — кокетливо ответила она. Арве еще секунду раздумывал, потом полез за пазуху и вытащил оттуда берестяной пакет со сладостями.

— Угощайся, — без всякого вызова предложил он. И Джемма не стала упираться.

Глава девятая: Толстуха

Вилхе шел к Кедде в приподнятом настроении, и тому было сразу несколько причин. Во-первых, они только что отлично поговорили с Хедином, обсудив все скользкие моменты и пообещав друг другу впредь всеми силами избегать непонимания. Во-вторых, на этом разговоре настояла Ана — та самая Ана, которая вроде как должна была ненавидеть Хедина и желать ему каких-либо благ не раньше конца света. В душе затеплилась надежда не только на то, что рано или поздно Ана с Хедином смогут общаться, не меча друг в друга молнии и не пытаясь выжечь гневом все вокруг, и Вилхе был этому бесконечно рад.

Единственной, кто омрачал его сегодняшнее торжество, была Кайя. В голове раз за разом вставал ее образ: чуть смущенная, с порозовевшими щеками, она прятала глаза за тяжелыми ресницами, а на лице у нее было написано лукавство и манящая теплота. Кайя почему-то напоминала Вилхе мать: в них обеих не было ни яркой красоты, ни женской притягательности, зато чувствовалась умиротворяющая заботливость и волнующая нежность. Не зря же отец столько лет любил маму сильнее жизни и не замечал других женщин. Вилхе, к своему ужасу, вдруг начал понимать, что с ним происходит то же самое.

Он никогда не обращал на девчат особого внимания, хотя иногда и замечал на себе заинтересованные и даже призывные взгляды. Но душа не отзывалась, а тело Вилхе быстро усмирял: не до сердечных дел ему нынче было. Чьи-то судьбы зависели от его действий, и Вилхе не имел права растрачивать собственные силы на развлечения.