Когда развеются миражи

Юлька, погруженная в сладкие мечты о счастливом будущем, уснула, а проснулась от сладкого цветочного аромата, витавшего в комнате. Открыв глаза и приподнявшись на подушке, девушка смогла лицезреть ворох цветов неведомых сортов и невероятных оттенков, лежащих поверх одеяла. Их было столько! Они б с легкостью уместились в лодке-шикаре, да, собственно, и были куплены у торговца, проплывающего рано утро мимо их хаусбота. А среди цветов лежал раскрытый бархатный футляр. На белом атласе браслет тонкой ручной работы — невероятной красоты опалы в серебре. Матвей купил его в городе для нее. Несмотря на весь скептицизм и иронию по отношению к Шринагару, Кашмиру и Индии в целом, он все же купил для нее браслет, недорогой, невычурный, сделанный где-то в мастерской на задворках, но для нее самый лучший, и он это знал. Она оставалась равнодушной к бриллиантам, а вот такие вещицы приводили ее в восторг. Цветы и браслет были своеобразным жестом, извинением за оскорбления, унижения, синяки, оставшиеся на теле, боль и невероятное острое удовольствие. И как раз последнее было особенно невыносимо. Он делал с ней такие вещи — причинял боль, которая становилась наслаждением, а наслаждение причиняло боль. Гончаров знал ее тело лучше, чем она сама. Понимал, как, несмотря на все ее протесты, затронув потаенные струны тела, заставить супругу задыхаться от страсти. Он подчинял ее тело помимо воли разума. Она не хотела этого. Не хотела его больше и кусала губы, сдерживая стоны удовольствия.

Вскочив с постели, Юлька схватила украшение и, подбежав к окну, бросила в озеро. Раздался всплеск, и браслет ушел на дно, затерявшись меж водорослей. А по воде пошли круги.

Вот что она думала об извинениях Гончарова и о его подарках вообще! Юле очень хотелось и цветы сгрести в охапку и отправить следом, но не сделала этого. Они так и остались лежать на кровати, а Шарапова отправилась в душ, чтобы привести себя в порядок и начать собирать вещи. После завтрака они планировали покинуть Шринагар, и она, даже не глядя на часы, предполагала, завтрак давно прошел, время близилось к обеду.

На террасе что-то оживленно обсуждали. То и дело раздавался негромкий мягкий смех Аделины, ему вторил хрипловатый Матвея. Прежде чем покинуть комнату, Юля на мгновение задержалась в дверях, выдохнула, сжала ладони в кулачки и, широко улыбнувшись, ступила на террасу, озаренную солнечным светом.

Разговоры тут же оборвались. Взоры обоих мужчин обратились к ней. Надежды и мольбы были полны темные глаза Матвея, когда он посмотрел на жену, а во взгляде Старовойтова мелькнула нежность. Юлька даже не взглянула на мужа, поэтому не заметила, как сжались его губы, превратившись в тонкую полоску, а на скулах заходили желваки. Она смотрела на Ариана, и ее глаза цвета мокрого асфальта озарялись светом. Тем невероятным светом, в котором радость и восторг соединялись с любовью и верой. Казалось, солнечные лучи пронзали водную гладь, зажигая и освещая ее.

Матвей, усмехнувшись, отвел взгляд. Отвернулась и Аделина, желая скрыть улыбку, в которой к жалости примешивалось торжество. И только Старовойтов, поднявшись ей навстречу, улыбнулся и предупредительно отодвинул стул.

— Доброе утро! Простите, я проспала, — все так же улыбаясь, сказала она, усаживаясь и пододвигая к себе чашку чая. — Во сколько мы уезжаем в горы?

Глава 18

— Мадам, вы такая красивая! — восторженно воскликнула домработница, закончив вплетать в темные шелковистые волосы Шараповой гирлянды из живых цветов. — Я не встречала девушек-славянок, которым так бы шли наши национальные одежды. Вы похожи на актрису Болливуда. Нет, даже в Болливуде вряд ли встретишь такую красавицу! У вас невероятные глаза и кожа, — женщина отошла немного в сторону, любуясь Шараповой.

А Матвей, который все это время сидел в кресле у окна, уткнувшись в ноутбук, увлеченно работая, поднял голову и посмотрел на жену. Она стояла у зеркала, глядя на собственное отражение, и нежная улыбка касалась ее полных губ. «Как же она красива, домработница права!» Матвей смотрел на нее, не в состоянии отвести глаз, но красота ее, живая, яркая, изысканная и утонченная, как дорогой напиток или антиквариат, вызывая благоговейный трепет, не радовала больше, не восхищала, не пробуждала желание и не туманила сознание. Наоборот, она причиняла боль.

Матвей сжал губы, а на шее нервно заходил кадык. Он отвел глаза, устало потер лицо ладонями, чувствуя, как нестерпимо хочется выпить. Отодвинув в сторону ноутбук, он переменил позу, закинув ногу за ногу, и достал сигареты.

А Юля закружилась по комнате. И прозрачная шифоновая шаль, или дупатта, расшитая бисером и блестками розового и голубого цвета, поплыла за ней. Она была дополнением к традиционной индийской одежде — шальвар камиз, голубой шелковой тунике, расшитой розовым и золотистым узором, и розовым широким брюкам, понизу украшенным голубым и золотистым шитьем.

Ножные браслеты были с маленькими колокольчиками. На обоих запястьях поблескивали розовые и голубые украшения. В ушах — сережки из дешевой латуни и цветы в волосах.