Когда шагалось нам легко

Самое суровое испытание ждало нас на вершине горы Энтото, уже в пределах видимости Аддиса. Тот этап поездки был чреват опасностями даже при свете дня, но теперь, когда у каждого из нас одеревенело туловище и усиливался озноб, все остальное казалось несущественным. Дважды мы тормозили в считаных футах от пропасти, так как бой уснул, где сидел – на крыле автомобиля. Потом забуксовали: два колеса крутились в воздухе, а два других увязли в глубокой канаве, но в конце концов выбрались на дорогу – и в этот самый миг у нас кончился бензин. Двумя минутами ранее из-за этого могло бы случиться непоправимое. Но сейчас дорога шла под гору, и мы докатили до города на свободном ходу. К гостинице, где остановился профессор, мы подъехали совершенно измочаленными и даже не смогли пожелать ему спокойной ночи. Молча собрав свои бутылочки со святой водой, профессор едва заметно кивнул и направился к лестнице, но не успел он скрыться из виду, как я отключился. Хмурый ночной портье раздобыл для нас канистру бензина, и мы поехали дальше, в «Отель де Франс». Управляющий, вскипятив чайник, не ложился спать и ждал меня с бутылкой рома. В ту ночь мне спалось неплохо.

Еще в Лондоне я, наивно жаждавший попасть за границу, купил прямой билет до Занзибара: между этим островом и Джибути судоходная компания «Мессажери маритим» осуществляла рейсы два раза в неделю. Теперь, когда все возвращались домой, я пожалел о таком решении, с легкой завистью мечтая о Рождестве в Ирландии. До прибытия следующего парохода, «Генерал Вуазон», оставалось десять дней, но перспектива провести все это время в Аддис-Абебе или в Джибути меня не прельщала. Я уже собирался сдать билет и отплыть в северном направлении на одном итальянском судне с Айрин, когда мистер Плаумен, британский консул в Хараре, приехавший с семьей в столицу по случаю коронации, оказал мне большую любезность, пригласив вернуться вместе с ним и несколько дней погостить в его доме. Никакое другое предложение не смогло бы порадовать меня сильнее. Харар, арабский город-государство, выделялся среди других плодов эфиопского империализма романтическими ассоциациями: сэр Ричард Бёртон выбрал его местом действия своего романа «Первые шаги в Восточной Африке, или Исследование Харара»; там, между побережьем и высокогорьем, сходились караванные пути; там народности галла и сомали, смешиваясь с арабами, производили на свет женщин, которые славились своей красотой на всю Восточную Африку.

Поговаривают, что автомагистраль вскоре свяжет этот город с железной дорогой, но в настоящее время туда приходится добираться по коварному перевалу и узкой грунтовой дороге – этим маршрутом Артюр Рембо переправлял стрелковое оружие Менелику[100].

Утром 15 ноября мы уехали с одним из последних поездов особого назначения. В отличие от прибытий, отъезды проходили без лишней шумихи. Оркестра не было, зато на платформе толпилось все европейское население столицы. Даже водитель-армянин пришел нас проводить; весь мой вагон был увешан букетиками цветов – это постарались слуги британского чиновника, направлявшегося домой в отпуск. Явился на проводы и господин Халль: с моноклем и в цилиндре.

Наутро, с рассветом, поезд сделал остановку в Дыре-Дауа, и мы с четой Плаумен распрощались с нашими попутчиками. После почти бессонной ночи мы провели тот жаркий воскресный день в отеле «Боллолакос». Я сходил на службу в церковь, где безобразничали французские дети, принял ванну с песком на дне и лег спать.

Вечером у нас был ужин в теплой компании, куда входили Плаумены, гувернантка их детей, киприот – директор местного банка, брат господина Халля, занимавшийся торговыми делами в Дыре-Дауа, и его супруга-англичанка, которая прикрепила на грудь массивный эмалированный памятный знак, выпущенный в честь открытия Эппинг-Фореста[101] для широкой публики; знаком этим был некогда отмечен ее отец, член муниципального собрания в лондонском Сити. Мы пили кьянти и судачили о коронации, сидя на открытом воздухе, под апельсиновым деревом, а нам на стол и на головы сотнями падали сверху мелкие красные муравьи.

В тот день лошадей четы Плаумен пригнать не успели, так что отъезд их семейства неизбежно откладывался до утра вторника, а прибытие в Харар – до четверга. Глава железнодорожного управления телеграфировал начальнику вокзала в Дыре-Дауа, чтобы тот заранее обеспечил для меня мулов и сопровождение: благодаря этому я мог продолжить путь уже наутро и приехать в Харар на день раньше гостеприимных Плауменов. Мне хотелось прибыть в город одному и без помпы.