Когда ты исчез

Этот момент стал в наших с ним отношениях поворотным. Мы оба без лишних слов осознали, что, как бы ни делили Саймона, у меня всегда будет преимущество. В конце концов мы вынуждены были сдружиться.

Однажды, много лет спустя, все стало по-другому.

7 апреля

Я устала который месяц держаться за человека, которого нет. Перестала твердить в ванной «Саймон жив», потому что сердцем смирилась, что это, возможно, уже не так. Все сводилось к одному — он не мог пропасть на десять месяцев без веской на то причины. Не имея на руках доказательств, я вынуждена была согласиться с Роджером: скорее всего, Саймон погиб из-за несчастного случая в день пропажи.

У детей тем временем возникли свои теории.

— Папа совершил самубивство? — как-то раз спросил Робби по дороге из парка.

— Кто так сказал? — удивилась я.

Робби заметно напрягся. По правде говоря, он в последние дни вел себя странно, и этим меня пугал. Часто заходил в мастерскую отца и шепотом рассказывал тому последние новости… Я не знала, что делать: оставлять как есть, если это хоть немного успокаивает сына, или вмешаться.

— Что такое самубивство? — переспросила Эмили.

— Моя подруга Мелани сказала, что, когда людям бывает грустно, они хотят поскорей отправиться на небеса и делают себе больно, — объяснил Робби.

— Это называется самоубийство, — вмешался Джеймс, не дав мне сказать ни слова. — Это когда люди намеренно убивают себя, потому что больше не хотят быть с родными.

— Нет, папа не совершал этого, — ответила я, не представляя, как закончить разговор.

— Откуда тебе знать? — спросил Джеймс.

Значит, он уже думал об этом, притом не раз.

— Потому что у папы не было причин. Обычно люди делают так, если им не остается других вариантов. А папа очень нас любил.

Я, разумеется, не стала говорить об этом вслух, но в глубине души допускала, что дети, возможно, правы. Я обдумывала все, что случилось после Билли, и гадала: может, я просто не замечала перемен в Саймоне? Будь я хорошей женой, то, возможно, не погрязла бы в своей печали, а хоть немного глядела по сторонам.

— Думаю, все было так, — тихо начала я. — В тот день папа отправился на пробежку в новое место. И, наверное, заблудился. С ним случилось что-то нехорошее. Никто не знает, где он, и мы не можем его найти.

— Давайте еще раз поищем? — предложил Робби.

— Вряд ли получится. Он, скорее всего, уже не вернется.

Я так и не сумела сказать этого вслух, но их отец, видимо, в тот день погиб.

Мы тем временем дошли до дома, Эмили побежала в сад на качели.

— Он теперь в раю? — спросил Робби.

Я ответила не сразу, испытывая к себе презрение за такие слова:

— Да. Скорее всего, да.

— А когда он вернется? — крикнула с качелей Эмили.

— Солнышко, боюсь, уже никогда.

— Ясно. — Эмили нахмурилась. — Мамочка, подтолкни меня!

Я подошла и принялась толкать качели, но, видимо, недостаточно сильно, потому что дочь стала дрыгать ногами, помогая себе раскачиваться.

— Мама, сильнее! Ты качаешь слишком слабо.

— Зачем тебе так высоко?

— Чтобы дать Боженьке по попе и заставить его вернуть папочку обратно.

«Хорошая, кстати, мысль», — подумала я.

САЙМОН

Париж, двадцать четыре года назад

10 января

Я поднял голову, глядя на окна издательства на третьем этаже в здании на бульваре Осман, и нервно потеребил в кармане брюк пачку купюр в двадцать тысяч французских франков.

Было немного совестно от того, что я продал наброски Пьера Шаро, которые тот по каким-то причинам отослал на хранение в «Пре де ля Кот». Но мне требовались средства, чтобы двигаться дальше.

До Парижа я добрался с пересадками: на четырех поездах и двух автобусах. В рюкзаке почти не было личных вещей — в основном там лежали самые ценные раритеты, которые я спас из мусорного бака. Остальное шестью неделями ранее я выслал по почте «Мадам Бернар» — издательству, которое специализировалось на выпуске художественной и исторической литературы, чтобы там подготовили бумаги к продаже.

Я подумывал, не выставить ли эскизы в Музее декоративного искусства вместе с работами других известных французских мастеров, опередивших время. Однако мне предстояло немало трат, а я по натуре был хоть и щедрым, но отнюдь не альтруистом.

Когда я привез в издательство свои сокровища, несколько дней ушло на то, чтобы проверить их подлинность. После заключения экспертов мне предложили вознаграждение и процент с будущих продаж книги, гарантируя конфиденциальность.

В голову пришла отличная идея — пересылать гонорары в Англию. Семья Даррена Гласпера, конечно, не поймет, почему им приходят чеки от парижского издательства. Однако если я помогу увековечить миф, будто их сын за время путешествия добился успеха, это будет стоить каждого потраченного сантима.

Нас с Дарреном объединяло многое — например, желание начать жизнь с чистого листа. Он не стал бы меня осуждать: ему самому паспорт уже не был нужен, значит, им мог воспользоваться я.

Если царство небесное существует, Даррен глядит сейчас на меня сверху и радуется.