Вручив Маргарет деловой костюм, брюки и шелковое платье, я затаила дыхание, глядя, как она рассматривает их, дергает за швы, подносит к свету и трясет, будто выбивая пыль.
Наконец Маргарет вынесла вердикт.
— Как быстро сошьешь еще три вещи? — спросила она.
Я чуть было не схватила ее в охапку, растрясая пучок и сминая широкие подплечники.
К концу недели моя одежда с парочкой незначительных доделок оказалась на вешалке в бутике «Фабьен». Стоило только подумать об этом, как лицо расползалось в широченной улыбке. Господи, пусть хотя бы одна вещь найдет покупателя!
Переживала я зря. Когда я вернулась с новыми нарядами, предыдущая партия была раскуплена подчистую. Маргарет вручила мне чек на сто сорок фунтов — столько я не зарабатывала в магазине за две недели. Не будь мне так нужны деньги, я вставила бы чек в рамочку и повесила на стену.
Я устала разрываться между тремя работами и домом. Могла бы сшить гораздо больше одежды, если б не сидела урывками по ночам. Когда я второй раз уснула над швейной машинкой, пришлось все-таки признать, что я не чудо-женщина.
Чем-то предстояло пожертвовать, и я, хорошенько все обдумав, уволилась из магазина. Однако соседям по-прежнему помогала, чтобы не лишиться разом всех доходов. С каждого платежа Маргарет я откладывала немного денег, собираясь сделать в доме ремонт.
Первым делом купила детям велосипеды, хоть не новые, но вполне приличные. Постепенно заменила проданную мебель и оборудовала себе комнату для шитья. Вскоре бывшая столовая превратилась в мастерскую, битком набитую вешалками, журналами, рулонами тканей, манекенами и коробками цветных ниток.
Несколько месяцев назад в этой комнате я придумывала одну бредовую теорию за другой, гадая, что могло приключиться с Саймоном. Теперь же листала здесь библиотечные книги по истории моды: от классиков вроде Кристиана Диора и Гуччио Гуччи до современных звезд.
С каждой моей новой идеей, рожденной в порыве вдохновения, я начинала понимать, что, когда Саймон найдет дорогу домой, я уже не буду той Китти, которую он знал прежде. Я шагала по новому пути и, невзирая ни на что, становилась крепче.
По мере того как узнавала — и принимала — новую себя, я все сильнее мучилась чувством вины, потому что порой в голове мелькала крамольная мысль: возможно, все, что случилось в прошлом, было к лучшему.
В моих снах Саймон обычно был размытой тенью — смуглым силуэтом в углу комнаты, который за мной наблюдал.
Но в ту ночь я увидела его лицо. Я стояла в спальне у окна, за которым поднималось солнце, а Саймон — в поле, и он тоже на меня смотрел. И вдруг улыбнулся, а я невольно залилась краской — как тогда, на уроке литературы, когда он впервые на меня глянул.
Потом Саймон развернулся и куда-то пошел. Я истошно закричала ему вслед, но он не слышал. Я забарабанила кулаками по стеклу… Увы, Саймон исчез из виду. Я кричала все громче и громче и наконец проснулась и долго лежала, безумно на него злясь.
Перед глазами неожиданно возникло лицо Дуги — так внезапно, что я вскочила.
Все эти четыре года я гнала его из своих мыслей. Мне всегда казалось, что я хорошо разбираюсь в людях, — ведь на дурном примере мамы я убедилась, что, прежде чем подходить к человеку, надо понять, что он собою представляет.
Друзья Саймона, Стивен и Роджер, по натуре были ребятами простыми и с годами практически не изменились. Но вот Дуги оказался темной лошадкой. В присутствии Саймона он всегда становился очень серьезным, хотя с остальными был свойским парнем. Я прозвала Дуги Хамелеоном, и мне нравилось, как он меняет окраску в зависимости от обстоятельств, не забывая, впрочем, кто он есть на самом деле. Дуги, Стивен, Роджер и я — ближе нас у Саймона никого не было.
Правда, для Дуги Саймон был не просто другом, и тот не очень обрадовался, когда я влилась в их чисто мужскую компанию. Дуги никогда не терял головы из-за девчонок и совершенно искренне не мог понять, как его приятеля угораздило влюбиться.
Однажды Дуги заметил, что я наблюдаю за ним, пока он украдкой разглядывает Саймона, и вспыхнул ярче помидора. Я невольно завидовала их близкой дружбе, и мы с Дуги затеяли глупую игру «Кто первый». Например, я говорила ему что-нибудь про Саймона, а тот осаждал меня фразой: «Я уже знаю». Я старалась ответить тем же. Мы двое буквально дрались за его внимание.
Первый поцелуй с Саймоном оставил в памяти лишь сожаления. Не потому, что не удался, нет — скорее, из-за того, где это случилось и при каких обстоятельствах. То была моя инициатива: в спальне Дуги, и я знала, что тот вот-вот войдет и увидит нас. Я полезла целоваться не только потому, что хотела близости, но и чтобы поставить Дуги на место, причем на его собственной территории, окончательно и бесповоротно.
Когда тот увидел нас, я поняла, что затея была мерзкой. Дуги, держа в руках поднос с молоком и печеньем, весь сник; губы сползли вниз, глаза потускнели.
Я покорила душу Саймона — и растоптала сердце Дуги.