Когда возвращается радуга. Книга 1

В тёмном саду оглушительно стрекотали цикады. Распевали у невидимого пруда лягушки, донёсся всплеск — наверное, плеснула хвостом по воде рыбина. За шорохами сада почти невозможно было догадаться, что рядом спит громадный белый город. Лишь иногда ветер доносил выстукивания колотушки ночного сторожа и его невнятные подвывания, означающие, должно быть: «Спите, правоверные, всё спокойно!»

— Как хорошо!

Ирис вдохнула полной грудью запах ночной свежести, смешанный с тонким ароматом недавно окошенной, уже привядшей травы, вечноцветущего олеандра и ягод шелковицы, истекающих соком от собственной спелости.

— Я могу приходить сюда… ночью? — робко спросила девушка.

— Конечно. Это т в о й дом, — с нажимом произнёс табиб. И полюбопытствовал: — Но почему именно ночью, дитя моё?

— Наверное, чтобы до конца почувствовать… свободу, — прошептала Ирис. — Нас в гареме запирали на ночь, а мне так хотелось иногда выскочить в сад, побродить, особенно когда по весне пели соловьи, распускались миндаль и померанец, и так хорошо дышится… Мне бы хоть раз, можно?

— Джаным, повторюсь: это т в о й дом. Ты хозяйка, и вольна заходить в любой его уголок, когда пожелаешь, и делать всё, что захочешь, даже на моей половине. Разве что, если ко мне приедут погостить друзья или племянник — тогда держись женского крыла. Никто из гостей даже не подумает туда заглянуть, будь уверена. Но меня редко кто навещает, так что подобные ограничения будут нечасты.

Он проводил молодую супругу до двери опочивальни и, прощаясь, поцеловал в лоб.

— Есть такое поверье: на новом месте обязательно приснится вещий сон. Желаю тебе, дитя мое, увидеть что-то из своего светлого завтра. Доброй ночи. Отдыхай.

…Остывшая постель приятно холодила тело. Ирис с восторгом раскинула руки. Ложе было настолько широким, что с обеих сторон она не могла нащупать края даже кончиками пальцев; не то, что узенькие гаремные тюфячки, которые поутру на весь день укладывались в специальные короба под диванами. В гареме девушки, в сущности, в одном и том же своём уголке дворца и спали, и ели, и обучались, и развлекались…Здесь же — для сна была одна комната, для занятий другая, для того, чтобы поесть — третья, у хозяина помимо спальни и рабочего кабинета была ещё ла-бо-ра-то-ри-я, а наверху — специальная башенка с открытой площадкой для наблюдения за звёздами. Слуги здесь жили по двое в комнатках, а не по десять-пятнадцать, как во флигелях Сераля. И ещё по несколько комнат, как на женской, так и на мужской половине, предназначалось для возможных гостей. Какое богатство!

И, несмотря на то, что эфенди не устаёт повторять, что она теперь — госпожа… ей до сих пор в это не верится! Слишком всё хорошо! Так ожидаешь подвоха: что вот настанет утро — и опять она проснётся от пронзительного голоса Злыдни, и придётся давиться за завтраком надоевшим айраном с зеленью, когда так хочется кусочек хорошо зажаренного барашка…

Кто-то потешно чихнул в темноте. Затряс ушами. Прыгнул на кровать.

По ноге прошлись мохнатые лапки. Засмеявшись, Ирис подхватила Кизилку и прижала к груди. Не будет больше Злыдни. Не будет наказаний, и жалостливых или обидных взглядов, бросаемых на её рыжую стриженную голову. Не будет…

…вечного страха. За себя. За маму Мэг. За подруг. Канут в вечность скорбные воспоминания, отчаянье и одиночество. Теперь у неё есть Дом. Настоящий. Сад, в котором можно танцевать, когда захочешь. Мама Мэг рядом. И… Отец.

Наверное, это и есть счастье.

Она смежила веки — и вновь увидела себя в свадебной карете, рядом с эфенди.

— Дорогое дитя, — говорит он, — прошу тебя, будь серьёзней. Нам нужно обсудить очень важный вопрос. Ты не должна забывать, что для всех моих домашних, как и для всех, тебя окружающих в Серале, Северянка Мэг считается твоей матушкой. А потому — не называй её няней, как порой срывается у тебя с язычка, и следи за собой, чтобы не вызвать лишних толков. Незачем ещё кому-то знать о твоих настоящих родителях. Это опасно.

У неё замирает сердце.

— А вы… знаете?

И понимает вдруг, что за время их знакомства табиб ни разу не спросил маленькую девочку о том, кем ей приходится красноволосая Мэг. Хоть Ирис и впрямь, случалось, особенно на первых порах, обращалась к ней: «Дади! Нянюшка!» Выходит, все эти годы он хранил их тайну?