Когда возвращается радуга. Книга 1

Царица грёз, причина двухнедельных томлений сидела, как амазонка, у него на груди, уперев в его шею знакомый кинжал с сапфирами на рукоятке, которому полагалось быть сейчас заткнутым за шёлковый кушак. И рука, направляющая лезвие, была отнюдь не эфемерной, а прекрасные холмы, угнездившиеся на теле аги — в общем-то, не невесомы, а вполне-таки приятно тяжелы… К чёрту кинжал, оружия, заговоренного самим дядей, можно было не бояться, но вот воительница, крепко сжимавшая бёдрами его тело, была опасна и … восхитительна. Делая вид, будто он в замешательстве, Али Мустафа пользовался случаем и пожирал её глазами — от жемчужин на ободке, придерживающим волосы и откинутую вуаль, до прелестных холмов грудей, пробивающихся сквозь ткань кафтана, и угадывающей ложбинки между ними.

— Ты вдруг онемел? — усмехнулась гурия. — Потому и свах засылал? А самому явиться, познакомиться, поговорить — не судьба? Или думал, что жену, как на торгу, за один погляд купить можно?

Али Мустафу бросило в пот. Похоже, он где-то он ошибся в своих расчётах, и его действия, вроде бы вполне приличные, чем-то оскорбили его Несравненную.

— А с чего ты вообще решил, что я рвусь замуж, а? — Красавица грозно сдвинула идеально очерченные брови, не тронутые сурьмой.

— Прекраснейшая! — взмолился было несчастный, но лезвие вновь кольнуло в горло. А Луноликая, переменившись в лице, но не перестав быть при этом совершенной, зашипела, становясь похожей на рыжего Кизила:

— Нет уж, сперва я тебе всё скажу, красавец! Ты что же, считаешь себя таким уж подарком, что поманил — и девы к твоим ногам сами приползут? А что ты можешь предложить, чтобы я свою нынешнюю свободу променяла на твой гарем и четыре стены в придачу? Я из Сераля-то еле вырвалась, но теперь я — свободная и уважаемая вдова, сама себе хозяйка, веду торговые дела, вхожа к самой валиде. А ты, ты что мне дашь? Место старшей из четырёх жён? Безвылазно сидеть на своей половине и на каждый чих просить твоего соизволения? Вот счастье-то! Не дождёшься!

Кровь так и бросилась аге в голову, но усилием воли он сдержался. Плохой из него был бы воин, если бы на каждое хлёсткое слово он бросался бы в бой. Он вздохнул, невольно вновь ощутил на груди приятную тяжесть… очень приятную… и, неожиданно для себя, а уж тем более для прекрасной нападающей, широко улыбнулся.

— Хорошо, — сказал покладисто. — Вижу, что такая фурия ещё с тремя подобными не уживётся. Хочешь быть одной? Распишем это в брачном договоре. Но только как быть с детьми?

— Что?

Он добился своего. «Луноликая» растерялась. Вот тут бы самое время перехватить ослабевшую от неожиданности ручку, отвести кинжал от шеи и взять командование на себя, вскочить, сбросить, подмять, но…

Али Мустафа любил, когда женщина занимала позицию сверху. А его прекрасная пленница, ещё не знающая, что она пленница, одной своей позой заставила заработать его воображение на полную мощность, представить, что стоит ему сдвинуть её чуть подальше… Волевым усилием он подавил приступ желания и продолжил, словно не замечая, что лезвие у шеи чуть отодвинулось.

— Обожаемая моя пери, люди ведь женятся, чтобы завести семью, детей. Но что, если у тебя ничего не получится? Бывают же бездетные женщины, а ты уже не так молода… Я хотел сказать — не юна, — поправился торопливо. — Со своей стороны я, кончено, буду стараться изо всех сил, но ведь может быть и такое, что… ты не понесёшь…

— У тебя были дети от других женщин? — бесцеремонно перебила она. — С чего это ты решил, что это по моей вине…

— Есть, о роза моего сердца. В Бурсе у меня остались близнецы-дочери. О других детях я не знаю.

— И ты бросил их на произвол судьбы, бессердечный?

— Я забочусь о них, — с достоинством, насколько позволяло неудобное положение, отозвался ага. — И раз в год навещаю. Чего ты от меня хочешь, женщина? Лучше ответь: ты выйдешь за меня, в конце концов? Я не тиран — держать супругу взаперти, так что за свою свободу и торговые сделки можешь не опасаться. Но на случай, если ты не родишь мне сына, позволь оставить приписку в договоре о возможности ещё одной жены. В конце концов, и мне, и дяде нужны те, кто продолжит наш род.

Бороду аги пощекотало лезвие… а потом — тёплые женские пальчики. Не обращая внимания на кинжал, замерший где-то у щеки, Али Мустафа осторожно перехватил изящную кисть и притянул к губам.

— Гм, — только и сказала она, не особо торопясь отнять руку. И пошевелилась, обозначая желание встать.

Свободная рука военачальника легла на её бёдра, не желая отпускать.

— Но-но, — строго прикрикнула танцовщица. Сдерживая улыбку, Али Мустафа послушно опустил руки.

— Слушаю и повинуюсь, Айлин-ханум. Так скажи мне, чего ты хочешь? Я выполню — и зашлю к тебе ещё одну сваху.

— Гм… — повторила Прекраснейшая и задумалась. Словно машинально провела пальчиками по горлу мужчины, ощутив, как дёрнулся под ладонью кадык. Неожиданно легко встала — и отпрянула в сторону.

Чтобы её не спугнуть, Али Мустафа поднялся, не торопясь, делая вид, что не замечает отброшенного в траву кинжала.