Когда возвращается радуга. Книга 2

— Равновесие, — охотно пояснил собеседник. — Вот когда над площадью с народом натянут канат, а по нему идёт человек… Видал такое, на ярмарках? И держит он в руках шест, тоже балансом называемый. Чуть в одну сторону поведёт земная тяга — он в другую шест-то и накренит, чтобы удержаться. Есть и такие, что без шеста обходятся, но это уже Мастера. А наши законники, что в мирских судах заседают — в большинстве своём ещё подмастерья, ох как в шесте нуждаются… иногда хочется им и по загривку огреть, вразумления ради. Но не буду я тебе голову морочить философией. Вот брат Пётр только что, лишнего не разводя, уже сказал главное: терпи, молись и надейся. Когда от печали молитва на ум не идёт — говори со своей пропавшей невестой, обращайся к ней мысленно, зови. Если жива — услышит, потянется. Когда влюблённый человек о другом думает — это, брат, хороший менталист рано или поздно просечёт да отследит. У нас ведь, знаешь, какие Мастера? Им порой из дому выходить не нужно, чтобы на окраине столицы Зов расслышать.

Сморгнув, Пьер тупо уставился на кружку со взваром. На керамическом полированном боку играло пламя светильников, зажжённых в трапезной по случаю позднего вечера, и такие же огоньки, казалось, плясали в глазах собеседника. Что-то ему это напоминало…

Он поднял голову.

— Вот и брат Тук…

Сморщил лоб, вызывая в памяти день, когда встретившийся на Королевской площади монах привёл его сюда, после опроса дознавателей — на самом-то деле, очень спокойного опроса, без всяких битья кнутом и прижигания железом. С ним просто разговаривали. Серьёзно, без пренебрежения, как с равным, внимая каждому слову. Потом брат Тук повёл его в подвалы… Пьер, надо сказать, тогда изрядно перетрухнул, но оказалось, что здесь, в самых недрах Инквизиции, не застенки и пыточные, а уютная обширная трапезная, вроде монастырской, а неподалёку по коридору — целый ряд сухих чистых келий. «Для работы», — туманно выразился опекун, проводник или надзиратель Пьера, тот так и не разобрался. А для какой работы, если в каждой комнатёнке — койка с подушкой и одеялом, стол, полка для книг, сундук… Тут жить можно, о какой работе речь?

Одна из таких келий ему и досталась. И провёл он в ней безвылазно дня три, разве что отлучаясь в трапезную да по нужде. Поскольку брат Тук велел ждать вестей и самому больше по городу не бегать, чтобы хозяйкины люди не поймали. Кто мог его поймать? Да тот самый Чёрный человек, то ли шпион, то ли наёмник, которого как раз и подозревали в краже невинных девушек. И не только в краже, а и в чём похуже.

Несколько раз монах заглядывал к подопечному — сообщить, что ничего нового пока нет, подбодрить. И дать краткое наставление. Отупевший от горя парень слушал невнимательно. Узнавая в очередной раз, что от Мари ничего неизвестно, уходил в себя.

— …Да ведь он мне то же самое говорил! — пробормотал он сейчас. — Чтобы я почаще думал о Мари, звал… Так это что — не просто так? Не… из жалости?

— Отчего же, и жалея тоже. Но неужели ты и впрямь думаешь, что мы тебя тут просто от доброты душевной приютили? Нет, сынок, в этих стенах ничего зря не делается. За эти дни ты, похоже, проделал немалую работу, удерживая дорогого тебе человека на этом свете. Может, оттого-то её среди тех, двоих, и не оказалось.

«Тех, двоих»… Пьер содрогнулся.

Всего час назад он был на опознании.

Из Сены выловили два тела. Не всплывшие, не случайно замеченные — но притянутые на поверхность каким-то особым поисковым заклинанием. Инквизиции не нужны были останки случайных утопленников, жертв наводнений, разливов и собственной неосторожности. Чары разыскивали лишь тех, кто пострадал от воздействия магии либо недобрых намерений Анжелики дю Мортен, графини де Камю. Вот и нашли.

Одна — нелюдимая, но хорошенькая прачка Фанни, молчунья-Фанни, пропавшая почти сразу после Мари. Поговаривали, что где-то в деревне у неё росло дитя, рождённое от отца, не захотевшего жениться, и все ещё удивлялись: неужели такая неприступная — и кому-то однажды поддалась? И Эльза, хохотушка-посудомойка из соседнего дома, норовящая каждое воскресенье затащить какого-нибудь парня на танцы… В смерти они стали одинаковы: равнодушные белые лица, словно разом постаревшие; синие губы, раздувшиеся от воды тела…

И надрезы на запястьях и лодыжках у каждой. Из девушек была сцежена вся кровь, до единой капли.

Мари с ними не было. Кажется, Пьер знал — почему.

…Как сквозь сон, до него донеслись слова:

— Ты, сынок, хорошо свою невесту знаешь?

Пьер сморгнул, отгоняя страшные видения. Он не в мертвецкой, а в трапезной. А бедных девушек уже свезли на Кладбище Невинных, возле церкви Святого Жермена, в общую могилу, как всех простолюдинок… О чём его сейчас спросили?

Ах, да.

Сердце в груди подпрыгнуло от волнения. Этот… монах? Инквизитор? Неважно. Тот, что в сутане, сказал «Знаешь». Не «знал». Как о живой.

— Я тебе сейчас задам деликатный вопрос… Только сразу не закипай. Помни, что это нужно для дела. Мари, твоя невеста, она… всё ещё невинна?

Ох, в другой раз парень завёлся бы… Но сейчас только плечом дёрнул.