Кровь так и бросилась в голову Филиппу, едва он вспомнил о Келюсе.
— Ни за что! — процедил.
— Вот видите… Да и вас он не оставит в покое, потому что вы до сих пор холосты, а когда король женится — что неминуемо скоро случится с Генрихом — он, как правило, женит своих придворных и друзей. Это мне ещё эфенди разъяснял. От вас рано или поздно потребуют того же. И подсунут вам какую-нибудь выгодную партию, худую и носатую, чуть красивее гарпии и характером под стать. А вы достойный человек и заслуживаете счастья. Со мной, например…
Она мило покраснела.
И положила вторую руку поверх левой мужской.
— Давайте держаться вместе, граф? К тому же, посмотрите: вы уже заполучили обе моих руки!
Филипп растерянно посмотрел на переплетение их конечностей… и нервно рассмеялся.
— Вместе? Держаться?
Но освободиться не спешил.
— Если мы объявим о помолвке — хотя бы о помолвке — от нас отстанут. А в женихах и невестах мы ведь можем долго ходить, да? Хоть год! За это время мы присмотримся друг к другу и поймём, стоит ли нам продолжать. Или… придумаем что-нибудь. Главное — у нас будет время. Король и Хромец успокоятся, но мы-то будем знать, что всё в наших руках!
Граф де Камилле остолбенел.
Вот так… просто?
— И если вам куда-то в самом деле нужно ехать — пожалуйста, уезжайте спокойно. Мне — защитой будет ваше имя. Вам — моё согласие, которое, если нужно, я смогу подтвердить перед Его Величеством. Но оба мы будем оставаться свободны.
Медленно и торжественно Филипп поднёс к губам прелестные ручки и поцеловал каждую.
— Договор?
— Договор! — засмеялась Ирис.
… Когда он ушёл, фея обессиленно опустилась на диван. И, посидев минуту-другую вроде бы спокойно, вдруг начала неудержимо хихикать.
— Вот и я думаю, что граф ваш так и не понял, кто кого перемудрил, — подытожил Али, всё это время и впрямь невидимый и неслышимый. — Хорошее решение, госпожа. А что это он оставил на столе?
Рядом с «Жемчужиной Востока» из глубин открытой сафьяновой шкатулки поблескивало рубиновыми гранями родовое кольцо графинь де Камилле.
[1] Моя вина! (лат)
Глава 13
— Может, так оно и правильно, — фыркнула Аннет, выслушав от подруги последние новости.
Глянув в зеркало на туалетном столике, машинально прошлась пуховкой по лицу… Да толку-то! Ни одна пудра не прикроет синевы под глазами, разве что чуть освежит цвет лица. Но следы бессонницы и печальных размышлений слишком глубоко отпечатываются на челе. Тут уж пудрись — не пудрись… Хорошо, что, изрядно наученная жизнью, она уже не плачет по ночам в подушки, вспоминая о мелькнувшем было, да вновь удравшем счастье, а предпочитает загружать голову думами о хозяйстве, о нововведениях в поместье, куда вскоре вернётся, о новых учителях для Анри, за которыми приехала сюда, в столицу… Только вот после этих дум, непременно заканчивающихся жалостью к себе, засыпала лишь к утру. Что, разумеется, ни здоровья, ни уж тем более цветущего вида не прибавляло.
— И правильно, — повторила жёстко. — Самый лучший подход к замужеству. Трезвый расчёт, немного симпатии, уважение, собственная независимость, которую ты сохранишь и после венчания — всё это, в конце концов, залог отличной дружбы, могущей сложиться с супругом в дальнейшем. Не нужно слишком уж пылать так называемой любовью, этот огонь быстро гаснет, а перед этим ещё и жжётся, а ты потом лечись, зализывай ожоги… Ты ведь особо не любишь этого Филиппа, да? В Эстре ты не пылала к нему симпатией, я заметила. Но сейчас просто не захотела отпускать. Ну и верно, от добра добра не ищут.
— Ах, Аннет…
Задумавшись, Ирис отложила пяльцы. Бисерная бабочка, сверкнув почти дошитым крылом, улеглась поверх рисунка-схемы, разложенного на рукодельном столике. Тут же поблёскивали в хрустальных открытых баночках круглые и гранёные бисерины, стеклярус, мелкий жемчуг, сияла в лучах солнца золотая канитель, отливали перламутром мотки шёлка. Уголок будуара в залитом светом эркере с тремя окнами успел стать любимым местечком рыжей феи, в редкие часы досуга любившей посидеть здесь с какой-нибудь вышивальной мелочью.
Сейчас она аккуратно закрепила стежок на ткани, извлекла иглу и отправила её к товаркам, ощетинившимся на спинке забавной подушечки-ёжика.
— Наверное, я его и впрямь не люблю, ты права. Уж во всяком случае, не изнемогаю от страсти и не теряю дар речи в его присутствии, подобно девам, описываемым в романах. Знаешь, что интересно? Я ведь знала его почти три года, и поначалу даже восхищалась — его смелостью, верностью мужской дружбе, ведь он сам вызвался отправиться на поиски Августа! Потом он ухаживал за ним на корабле, а после операции — сутками проводил у его постели, даже засыпал в кресле. А с виду и не скажешь, что так привязан. «Ну, что ты, Огюст, это просто мой долг друга и христианина…» Только Бомарше над этими его словами лишь посмеивался. Он-то, сейчас-то мне ясно, уже тогда знал, что за бесстрастным обликом скрывается горячее сердце.
Аннет озадаченно приподняла бровь.
— Ого! Ты действительно не влюблена?
Её подруга отмахнулась.