Когда возвращается радуга. Книга 3

— Для вразумления, — буркнул первый.

— Для осознанья, так сказать, и просветленья, — мягко поправил второй. — А вы не серчайте, граф, надолго мы вас не задержим. Глянете одним глазком — и идите на все четыре стороны. Уж очень брат Тук просил непременно проследить, чтобы вы, из уважения, значит, к нему лично, наведались на место происшествия. А потом — вольны, как птичка божия, летите, куда хотите… Прошу вас следовать за мной, ваше сиятельство.

Скрепя сердце, Филипп шагнул к лестнице к комнатам наверху. Хорошо, но только из уважения к брату Туку, в самом деле… Достаточно узнав его в дороге, он понимал, что монах не из тех, кто навязывает свои советы и наставления блажи или авторитета ради: в каждом его слове, в каждом деянии угадывался смысл. Что ж, задуманное Филиппом дело не настолько срочно, чтобы четверть часа потерянного времени ему повредили.

Трупы жертв тёмного волшебства, оказывается, ещё не убрали. Они по-прежнему лежали в тех же позах, в каких настигла их смерть, каждый под едва заметным прозрачным покровом, накинутом святошами-дознавателями, то ли для сохранности и сохранения от разложения — при июньской-то жаре — то ли, возможно, для оберегания целостностой картины преступления. А может, и для удобства последующей работы менталистов, или даже некромантов. Хотя, конечно, последним придётся очень постараться.

От увиденного зрелища Филиппа замутило.

Приходилось ему несколько раз присутствовать на публичных казнях в Константинополе — обязанности посла включали и эту, малоприятную, с целью доказать султану лояльность Франкии и одобрение принимаемых мер в защите правопорядка и высшей законной власти. Но тогда на растерзание палачам отдавались преступники и заговорщики; сейчас же он видел перед собой буквально разорванное в клочья тело женщины, виноватой не в государственном преступлении, а лишь в торговле чужими девичьими телами на потребу приходящим аристократам. Это — да ещё, пожалуй, сребролюбие, вот и все её прегрешения. И здесь же нашёл страшный конец молодой поэт, лишь недавно сидящий с ним за одним столом и заплетающим языком мелящий глупости — но ведь юношеская глупость и скудоумие ещё не порок и не заслуживают столь страшного наказания!

— Голова осталась только у мужчины, — скорбно отметил за его плечом безымянный брат-инквизитор. — Увы… Заклинание уничтожения сработало, скорее всего, на желание женщины признаться кому-то; юношу задело, так сказать, заодно, рикошетом… Но хотя бы посмертные показания с него ещё возможно снять. К прочим парам можно не ходить — картина та же.

Филипп хотел было вздохнуть, но закашлялся — ноздрей достиг запах тления и крови.

Он развернулся к проводнику.

— Зачем вы мне это показываете?

— Затем, дорогой брат во Христе, чтобы вы реально оценили мощь той особы, которая не хотела быть разоблачённой, — вздохнул тот, не отводя глаз. — А помните Матильду? Сильнейшая ведьма… была, и то не смогла противостоять заклятью, подцепленному случайно. Страшная сила оказалась в руках той, по чьему заказу сотворили блудницу в никабе… Зачем? Дабы уберечь вас от чересчур порывистых поступков и самостоятельных дознаний. Много, знаете ли, бывало случаев, когда правдолюбцы пытались сами справиться с хищниками. Не помня при том прописной истины, что зверь, отведавший человеческой крови, будет алкать её снова и снова… Посмотрели? Ступайте, ваше сиятельство, ступайте. У вас ведь память хорошая, да и человек вы неглупый…

Филипп вышел молча.

В том же молчании покинул дом, поискал глазами карету… вспомнил, что явился сюда с де Келюсом пешком. И ещё кое-что вспомнил.

Вернулся — и кратко, чётко и дословно изложил умному брату-инквизитору, по-прежнему дежурившему у входа, всё, что услышал от ведьмы об Анжелике и её гнусном волшебстве, о загадочной Онорине, но главное — о травле графа де Камю. И опять смолк, ничего не ответив на благостное пожелание монаха «поберечь себя, как весьма, весьма ценного, и, возможно, единственного независимого свидетеля». Плевать ему было на свою ценность. Невозможность немедленно оторвать голову Лулу выбешивала, но посыл брата Тука он понял вполне: не суйся туда, где тебя сожрут и выплюнут косточки. Что ж, если надо — он подружится и с Инквизицией, и даст нужные показания Трибуналу, и… пойдёт её, Лулу, арестовывать — но всё же улучит момент и обязательно спросит: зачем?