Когда возвращается радуга. Книга 3

В глазах у Ирис потемнело. Не только от страха, гнева и возмущения — но что-то странное творилось и с ней самой, понуждая сделать шаг вперёд, пересечь созданный ею же самой защитный барьер. Неизвестный злой гений опять вмешался в её жизнь, грубо, жёстко, пытаясь подчинить, сломать волю.

…А разум у этих двоих, похоже, отключён. От них не исходит ни злости, ни раздражения из-за того, что она медлит выйти — им всё равно.

Должно быть, с этой-то целью и наслали сон на всех, кто был рядом — отключить эмоции. Вот он, транс. Это даже не магия: владеющий гипносом может подчинить себе почти любого. А владеющий ментальной магией — покопаться в сознании и выбрать из жертв подходящую для исполнения замысла куклу.

Али, где же ты?

Но медлить было нельзя.

— Я выхожу! — громко сказала она. — Но вы должны её отпустить.

Тот, что с тесаком, прислушался к чему-то… или к кому-то. Фрида молча плакала, боясь пошевелиться. Наконец мужчина опустил руку. Указал тесаком позади себя.

— Иди туда…

Невдалеке поджидал чёрный возок с зашторенными окнами.

— Как только сядешь — её отпустим. Только так.

Громила замолчал, и Ирис поняла — выхода у неё нет. Слишком близко к Фриде эти двое, и страшные орудия убийства в их руках поразят девушку насмерть и без промедления — ибо эти мужчины сами стали тупым безмозглым орудием. Что им прикажет невидимый кукловод — то и сделают, не задумываясь.

Всё, что она могла — глянуть в глаза дрожащей девушке и тихо, чётко выдерживая артикуляцию, произнести:

— Уроки Али.

И сделать шаг навстречу Судьбе.

На то, что горничная попытается вновь сопротивляться, она не рассчитывала. Раз или два Фрида проболталась, что нубиец учит её защищаться; но несколько занятий наспех — это так мало, чтобы отточить навыки! Но всё же надеялась, что Фриде хватит ума по крайней мере попытаться выскользнуть из захватов и отпрянуть — похоже, у этих двоих сейчас замедленная реакция, и вбежать в дом. А дальше — защита не пустила бы чужаков за порог! Хоть бы на секунду она перестала дрожать! Хоть бы не упустила свой шанс!

Ибо на великодушие неизвестного врага Ирис не надеялась.

Она шла медленно, поглядывая то на возок, то на Фриду. С каждым шагом всё приближалась пара вороных, запряжённая в возок, кучер в маске на пол-лица, застывший на козлах таким же истуканом, как те, что выманили горничную. А маленькая фигурка, замершая меж двух грузных, всё отдалялась.

Сама собой распахнулась дверца, откинулась ступенька. Ирис взялась за ручку — и оглянулась… в последний раз. Чтобы заметить, как громила, стоящий за Фридой, взмахнул лопатой, но вдруг странно дёрнулся и застыл, а хрупкая фигурка, извернувшись как-то по хитрому, метнулась к открытым дверям.

Чья-то рука грубо схватила Ирис за плечо и рывком втащила в карету. Дверь с силой захлопнулась.

Но Ирис показалось, что один из напавших на Фриду успел рухнуть…

В полной тьме она не видела, кто вдруг притиснул её к себе и зашарил по груди, шумно дыша… Но в негодовании ткнула наугад пальцем с остро заточенным ногтем, и, видимо, удачно — послышался сдавленный вскрик. Но нападавший был сильнее: перехватил её руку и болезненно заломил назад. А потом сомкнул на шее что-то холодное, звякнувшее…

И накрыло беспамятство.

***

Вот кому было хорошо в монастыре святой Гертруды, среди множества женщин — так это ему, единственному мужчине, имеющему право ходить здесь где угодно, беспрепятственно и когда вздумается. Для него гостеприимно распахивались двери, предлагались вкуснейшие кусочки, сыпались, как из рога изобилия, ласки и нежные прозвища, оставлялись блюдца с тёплым молоком и кусочками пшеничной булки… Если бы не каждодневные лазанья по окрестным деревьям и стенам — он раздобрел бы, как бочка. Среди этих молодых и не очень, но таких славных девушек, Кизил чувствовал себя вольготно, как много лет назад, когда ещё котёнком очутился в первом хозяйкином доме, где тоже все над ним ворковали, умилялись, норовили угостить и погладить.

Но в том доме был свой Главный Кот. Который, впрочем, только раз глянул на него — одним жёлтым глазом, другим — словно не совсем живым — голубым, кивнул одобрительно — живи, мол, мелочь, дозволяю… Другие, в услужении у женщин, не были ни котами, ни мужчинами, и Кизил относился к ним без уважения, нет-нет, да и делая пакости в их туфлях с загнутыми носками… А нечего оставлять на ходу! Он уже тогда любил порядок.

В новом доме новый Главный Кот оказался другой — старый, умный, добрый… и преисполненный мудрости. Кизил успел привязаться к нему, а иногда даже благоговел, наблюдая издалека, как тот диктует хозяйке что-то, а прямо перед ним, словно сотканные из воздуха, мелькают образы людей, силуэты животных и птиц, города, большие штуки, в которых плавают и ездят люди — корабли и кареты… Только потом молодой кот понял, что он — один из немногих, кому даровано видеть человеческие мысли, но не у всех, а лишь у тех, кто так или иначе связан с его хозяйкой: или сильно любит, или сильно ненавидит. Эмоции — так назвал эти чувства Маркиз. После Аслан-бея он стал его вторым Учителем.