Когда запоют мертвецы

Пастор уже знал, что его ждет. Признание в том, что ты насылал на кого-то бесов, почти всегда ведет на костер, даже если все остальные обстоятельства складываются в твою пользу. Было очень странно об этом думать. Он должен был бы бояться, но страх все еще не допрыгнул до него, не схватил как следует своими цепкими лапками. Пока он лишь медленно, как змея, поднимался по штанине, добирался до пояса, перетекал с груди на шею, искал любую щель, чтобы проникнуть внутрь тела. Эйрик надеялся, что, если он не будет шевелиться, страх не сумеет сковать его сердце, – но просчитался.

Ужас от осознания грядущей мучительной смерти затопил его от макушки до пальцев на ногах. Ему внезапно стало не хватать воздуха, и он дернулся было, чтобы развязать ворот, но кандалы помешали. В ушах звенело, и ему вдруг показалось, что умрет он не наутро, крича от боли, когда обожженная кожа будет слезать с костей, а прямо сейчас, в этом сыром плесневелом зале. Кто-то прижал к губам Эйрика кружку, от которой кисло пахло пивом, но внутри была чистая вода. Поначалу горло не слушалось, кадык словно окаменел, и вся жидкость выливалась через углы рта, но затем получилось сделать глоток, другой… Тьма с глаз спала, шум в ушах постепенно утих. Его внезапный спаситель, Сёрен, смочил свой платок и обтер пастору лоб. «Благослови тебя Бог», – сказал Эйрик, и юноша кивнул. Не так, словно благодарил Эйрика, а как будто соглашался с ним: да, пускай уж благословит.

От «Серой кожи» повеяло прохладой и спокойствием. Даже через расстояние, их разделяющее, Эйрик ощущал, как происходящее доставляло гримуару какую-то злую радость. Обещание помощи, словно легкий ветерок, пробежало по его волосам. Хорошо, что «Серая кожа» здесь…

Лёгретта тем временем завершила переговоры, и судья в последний раз обратился к Эйрику:

– Ответьте еще на один вопрос, преподобный, и мы озвучим вынесенное решение. Известно ли вам, что это за книга?

Судья занес руку над гримуаром, но не дотронулся до него.

– Да, ваша честь.

Клаус Хедегор коснулся гримуара, аккуратно ощупал тонкий корешок. Эти руки были привычны к бумаге, их владелец уважительно относился к написанному слову.

– Эта книга принадлежит вам, преподобный?

Про себя Эйрик засмеялся и услышал, как хрустко вторит ему «Серая кожа». Какая наивность – думать, что гримуары, чья мрачная жизнь длится куда дольше человеческой, могут быть чьей-то собственностью!

– Нет, ваша честь.

– Но ее нашли у вас дома.

Он попытался представить себе лицо Дисы во время обыска, но не смог. Скорее всего, оно не выражало ничего, как бывало каждый раз, когда жена уходила вглубь себя, не желая присутствовать «на поверхности».

– Вероятно, так и есть, раз вы так говорите.

– Вы знаете, что в ней написано?

Эйрик улыбнулся одними губами.

– Нет, ваша честь.

О чем-то догадавшись, Клаус Хедегор осторожно поддел страницу пером и распахнул гримуар. В голове Эйрика зашумело и зашуршало, книга нагрелась – он мог ощутить это, даже не прикасаясь к ней. Перед глазами пастора заплясали неведомые руны. Они перемигивались зловеще и чарующе. Отсветы легли Эйрику на лицо. Искаженные письмена меняли форму, скакали, менялись местами. «Серая кожа» была раздражена его бездействием.

– Вы можете прочесть, что написано на этой странице?

Гримуары не читают. Ими не владеют. Их не используют. Они сами делают выбор. Это было первое, что понял Эйрик, когда ему удалось умаслить старика из Бискупстунги, или даже раньше, когда лежал в сырой могиле и смотрел на звезды, пока на ноги ему сыпалась земля. Тогда повеса и баламут, обыкновенный школяр Скаульхольта, сын законника вдруг осознал, что власть, что попадет ему в руки, однажды обернется против него. Но тогда это «однажды» было так же далеко, как звезды над головой. Теперь оно подкралось совсем близко, а он и не заметил.

Эйрик сделал несколько шагов к столу и глянул на руническую вязь. Знаки были ему незнакомы, но, если бы потребовалось, пастор впустил бы их в себя, позволил бы им просочиться сквозь кожу и остаться в костях.

– Не могу.

Тщеславные колдуны уверены, что ведовские книги подчиняются им и слушаются, как собаки. Сами гримуары поддерживают это заблуждение, но лишь до определенного момента – пока им это удобно, пока они не решили, что пора прощаться и искать новую жертву.

Сперва никто не понял, что произошло. Руны вспыхнули багрянцем, заливая помещение жутким алым светом. Жара не было, хотя выглядело все так, словно собравшихся заперли в печи. Судьи вскочили со своих мест: кто-то громко читал псалмы, другие схватились за сердце. Единственный человек, который знал, что делать – епископ Бриньоульв Свейнссон, – замер в нерешительности. Он не мог так рисковать своей репутацией.