Кого не взяли на небо (СИ)

Стурл взмыл вверх, в серые небеса, и был таков.

* * *

Нельзя сказать, что череп, где жил Кархун, превосходил размерами жилище Стурла, но древний ящер, чьи кости служили домом шаману, почил на высоком скалистом уступе, подчёркивая недосягаемую исключительность своего нынешнего обитателя.

Старик не сразу откликнулся на приветственный клёкот, но ожидание на макушке отполированного многими дождями черепа ничуть не смутило Стурла. Это являлось частью ритуала гостеприимства: придя к порогу могущественного шамана, гостю необходимо успокоить мысли и чувства, прежде чем удостоиться встречи с самими хозяином.

Ожидая приглашения, Стурл разглядывал каменистую равнину, место, ставшее домом для него, его семьи и немногих таких же отверженных миром изгоев. Жёлтые кости покрывали унылые камни. Оскаленные черепа наблюдали как на смену размеренной жизни их обитателей приходит неизбежная смерть, а та, в свою очередь, обращается новой жизнью.

Так было всегда: в этой долине родились и умерли отец и мать Стурла, дед и бабка, как и многие предыдущие поколения, что прожили на древнем кладбище свои долгие, но не бесконечные жизни. Они — костяные вороны — лишь осколки великих душ ушедших драконов, вынужденные влачить своё скорбное существование среди собственных костей.

Так было и так будет всегда.

Внезапное понимание прошило Стурла насквозь, будто молния, ударившая в ствол гигантского дуба, и расколовшая его пополам. Из тёмных закоулков бескрайнего сознания ворона, прожившего не одну сотню лет, сами собой пришли слова древнего предсказания, настолько ветхого, что само упоминание о нём давным-давно стёрлось в памяти.

Так было и так будет всегда. Пока не вернётся великий дракон.

Внутри пересохшей глотки зародился вопль; Стурл хотел выплюнуть глаз и кричать: кричать от надежды и отчаяния одновременно, когда из недр черепа на котором он расположился, раздался скрипучий старческий голос:

— Заходи, Стурл Непокорный.

Ворон с трудом протиснулся в узкую глазницу и, уронив на пол подношение, без приветствий, хрипло проговорил:

— Пророчество... Чёрно-красное яйцо... Хурла.

Кархун склонил белоснежную голову набок; глаза, закрытые мутными бельмами, уставились на гостя.

— Успокойся, Стурл, сын Крома. Предложи мне подарок, а затем помолчи немного. Я услышал тебя и сейчас буду говорить со своей душой дракона.

Стурл небрежно пнул глаз и тот, болтая окровавленными оборванными сосудами, подкатился к чешуйчатым лапам старика. Кархун кивнул и смежил веки.

Глядя на шамана, застывшего недвижным изваянием, ворон закрыл глаза и обратился с вопросом к своей бессмертной душе, но в тревожной тьме не обитало никаких драконов, а образ изувеченной, окровавленной Хурлы заставил ворона вскочить на лапы. Он принялся мерить жилище Кархуна тяжёлыми шагами.

— Род костяного ворона обречён, — произнёс старик; шаман продолжал сидеть не открывая глаз, — Наши дни сочтены. Драконы возвращаются. Мы возвращаемся. Ты — лучший среди нас, Стурл. Поэтому твоя семья избрана.

Голос старика заметно подрагивал, как и кончики сложенных крыльев.

— Избрана стать первой жертвой? — спросил Стурл, — В предсказании сказано, что, воплотившись, великий дракон убьёт свою мать.

— Это настоящий подвиг, — вздохнул Кархун, — Хурла должна вскормить первенца своей плотью —так предсказано. Уверен: твоя жена достойно примет свою судьбу и исполнит свой долг. Пожертвовать собой ради воплощения всех наших надежд — это ли не фатум, достойный героев?

— Пожертвовать собой... —задумчиво повторил Стурл.

Ворон приблизился к старику, когтем перевернул глаз и спросил:

— Что ты видишь, шаман?

Кархун склонил незрячие глаза вниз и, вглядевшись в голубую радужку, подёрнутую мутной пеленой, произнёс:

— Страх и отчаяние. Вот, что испытывала эта безвинная дева перед смертью.

Стурл согласно покачал головой:

— Она добровольно приняла смерть — стала жертвой богам. Её соплеменники получат что-то взамен. А может, она последовала какому-то древнему предсказанию или пророчеству. Что скажешь, шаман? Готов ли ты пожертвовать жизнью своей единственной дочери ради исполнения чьих-то неведомых желаний или коварных замыслов?

Старый ворон молчал, не отрывая взгляда слепых глаз от ока жертвы.

— Скажи, Стурл Непокорный, и скажи правду: ты не хочешь возвращения драконов, своей истинной сути? — спросил наконец старый шаман.

— Нет, Кархун, не хочу. Мне хорошо быть костяным вороном: мне нравится моё жилище в черепе и я доволен Хурлой, своей женой: ты воспитал прекрасную дочь.

— Но что скажут другие костяные вороны? — спросил старик, подняв бельма глаз на зятя.

Они долго глядели друг на друга, прощаясь.

— Никто не узнает, — ответил ему Стурл.

* * *

Стурл толкнул тело лапой; мёртвый ворон низвергнулся со скалы, превратившись в белое пятно, что вскоре исчезло, поглощённое барашками волн, разбивающихся о стену прибрежных утёсов.

Невидимые, мучительно острые клыки совести ещё крепче сжались на его горле, ужесточая терзания.

«Надо убираться отсюда», — подумал Стурл, — «И стоит поспешить, пока никто меня не видел».