Кого не взяли на небо

Они оказались на узкой улочке: древние дома лепились друг к дружке покосившимися от времени фасадами, расчерченными косыми балками средневекового фахверка. Распахнутые ставни пустых окон зловеще поскрипывали проржавевшими петлями, угрожая сорваться вниз, на крадущихся в сумраке. Те шли цепочкой, ровно слепцы Брейгеля*, оскальзываясь подошвами ног на склизкой, замшелой брусчатке.

*Примечание: Брейгель Питер Старший — нидерландский средневековый художник, работы которого грандиозно вставляют любого истинного металхеда.

Вскоре они достигли перекрёстка: другая, такая же узкая, кривая и мрачная улочка пересекала ту, по которой они шли.

— Стоим!

Предводительница развернулась к бойцам. На бледном лице ярко блестели чёрные зрачки широко распахнутых глаз. Мокрые волосы повисли спутанной паклей, по щекам стекали ручейки пота. Полуобнажённое роскошное тело слегка подрагивало: предводительницу била крупная дрожь.

Она хмуро осмотрела своих подопечных, словно бы искала симптомы внезапно проявившейся чумы.

Бойцы и правда выглядели не очень.

— Где Соткен?

— Тут я, отлить приспичило, — кривой силуэт появился из тени закоулка, кривушка поправляла резинку сарафана.

— Вперёд!

Потёртая перчатка мечника взметнулась вверх; крысиная цепочка устремилась вперёд.

Улочка спустилась под тёмную арку зубчатой квадратной башни, миновав которую, сквад оказался в убогом дворике, заваленном грудами досок и мусора. Баррикада, небрежная, но явно рукотворная, как бы заявляла о начале чьих-то владений, простирающихся по ту сторону этой кучи из бочек, старой гнилой мебели и прочего хлама. Узкие дверные проёмы прилегающих к баррикаде домов были непроходимо завалены обломками кирпича, либо заколочены грубыми досками.

— Мне это кое-что напоминает, границы локации, к примеру, — Скаидрис подошёл поближе к завалу и внезапно блеванул.

А потом ещё раз.

— Тут чего-то не то, — сообщил он, утирая губы, — Тащемта что-то с воздухом. Душит он, разве вы не чувствуете?

— Ты, щенок, небось колбасу в замке спиздил, — навис над ним Монакура, — Там, в башне, за выдвижным кирпичом. А она, сука, прогоркла. Я хотел из неё омлет сделать. Опосля. Когда яйца раздобудем. Как ты, скотина, теперь воевать будешь?

— Никакой колбасы я не брал, я вообще ничего не ел сегодня, — оправдывался парень, — А сражаться я смогу, не ссы, сержант.

— У меня в висках стучит, и слегка подташнивает, — встряла Аглая.

— А я ссусь постоянно, — красный сарафан Соткен взлетел вверх, кремовые колготки сползли вниз, мелькнула белая задница, на мостовую хлынула мощная струя.

Монакура Пуу хотел было что-то сказать, но его накрыл приступ сухого кашля.

— А ещё мне кажется, что я узнаю это место. Более того, я почти уверен, где мы находимся. Есть только одна загвоздка — это не город, оклеенный нашими объявлениями.

Лив резко согнулся пополам: поток блевотины залил носки его рваных кедов.

Бледная Йоля отёрла мокрый лоб ладонью. Из правой ноздри у неё сочилась струйка тёмной крови.

— Вперёд, — скомандовала предводительница, — Нас ждёт работа.

Аглая полезла вперёд, с трудом карабкаясь по размокшей склизкой поверхности завала, преградившего им путь. Под зад, затянутый в плотные армейские штаны, её нежно подпихивала заботливая ладонь Монакуры, приподнимая девушку в воздух в особенно сложных местах препятствия, однако девушка весьма обострённо ощущала прелесть подъёма по кучи мусора, ощерившейся ржавыми гвоздями, кусками ржавой арматуры, осколками битого стекла и прочей опасной дрянью.

Она подумала о Соткен, которая ползёт сзади по этой же кучи, в багряном сарафане и бронежилете, одетом практически на голое тело, и в её сознании сразу же возник образ другой женщины, вроде бы из какого-то доапокалиптического кинофильма, где героиня, чтобы получить надежду на жизнь и спасение, вынуждена прыгнуть в резервуар, наполненный инсулиновыми шприцами, дабы, побарахтавшись там вдоволь, нашарить среди острых игл заветный ключик. Как же, мать его, название этого больного фильма?

Широкая ладонь Монакуры Пуу вновь нежно подкатила под седалище и мягко подтолкнула её, слегка залипшую, вверх, к вершине этой мерзкой кучи. Она вцепилась обеими руками в обломок доски и застыла на остром хребте, покачиваясь от усталости и шумно переводя дух. Слева возникла фигура бывшего барабанщика. Он даже не запыхался. За ремень его калаша, небрежно закинутого за спину, держалась одной рукой Соткен, вторую её руку сжимал мокрый, как галка, Скаидрис. Все они застыли на краю баррикады, за которой начиналась точно такая же улочка, как и те, по которым они протискивались, прежде чем добраться сюда.

Скаидрис тоненько хихикнул и ущипнул себя за щёку.

— В чём дело, боец? — сержант невольно посторонился, ожидая от парня нового приступа рвоты.

— Я любил проходить его на «Травме». А на «Кошмаре» — без единого ранения и карт «Таро», — тихонько ответил лив.

— Что ты несёшь, щенок? — в голосе Монакуры послышались нотки понимания.