Коготь и цепь

Агравейн поднялся так резко, будто под каждым коленом распрямилась взведенная пружина, не меньше тех, что обеспечивают мощь осадных онагров.

– Очень удобно, не правда ли? – нахмурился Агравейн. Ну вот, он посерьезнел, помрачнел Удгар. Вокруг крупной ровной переносицы собрались густые паутинки морщин – не этого он добивался.

– Что ты имеешь в виду? – нарочно поддержал недовольный тон Удгар.

– Жениться на женщине, которую любил, а потом всем говорить, что было наоборот.

Старый король шарахнул ладонями о стол и вскочил тоже:

– Агравейн!

– Давай, прочитай мне нравоучение о том, что ты едва знал мою мать, прежде чем состоялась свадьба, – ядовито отозвался Железногривый.

Удгар скрипнул зубами.

– Я едва знал ее, – отделяя каждое слово, проговорил король, не отводя глаз от лица Железной Гривы, – прежде чем мы поженились. Я видел ее всего четыре раза!

Агравейн недобро оскалился:

– Верно. Она говорила то же самое. И ведь это оказалось таким большим препятствием, чтобы влюбиться без памяти еще в первый?

Не давая отцу опомниться, Агравейн вылетел из кабинета со скоростью булыжника, пущенного из катапульты, с таким грохотом хлопнув дверью, что караулившие по ту сторону стражники синхронно подпрыгнули.

Старый король покосился на дверь недобро, сел. Признавать сыновью правоту он не собирался даже в мыслях.

Удгар вздохнул: он знал сына, страшно любимого, всяким: собранным, разнузданным, лихим и неуправляемым и в ярости, и в веселье, безрассудным и расчетливым, гневным и довольным жизнью до неприличия. Но еще никогда не слышал в его голосе столько горя.

В тот вечер Агравейн даже не думал появляться за ужином или проведывать супругу. Которой, как сообщили днем, недужилось всерьез. Вместо этого он тайком сбежал в городской дом молочного брата Астальда, залпом осушил две пинты темного крепкого эля и, опрокинув на стол приведенную другом рыжую красотку с пышными формами, до темноты в глазах сорвал всю злость.

Астальд с пониманием оставил дом, влез на крышу и всю ночь смотрел в безлунное небо.

Эйя внесла в комнату Таниры прекрасное платье персикового цвета с квадратным вырезом (будь у Таниры пышная грудь, он бы очень выгодно ее подчеркивал), фестонами по основной юбке и рукавами длиной до полу. К платью приложила украшения из розового жемчуга и перламутра, легкий струящийся плащ. Черную ленту с фамильным знаком Салин – тонкий, длинный вздернутый стержень, символизирующий Опаловую Башню, главную цитадель столицы – царица повязала девице на предплечье, заверив, что новый наряд для женщины – нередко новая жизнь.

Девочка облачилась в обновки с радостью и выглядела прехорошеньким ребенком: одиннадцать лет – это, как ни крути, детство. А в детстве все удивляет сильнее положенного.

Салман выглядел растерянным и даже напуганным. Хотя старший брат, Сарват, в последнюю неделю по-честному водил к нему лучших девочек самого популярного в столице борделя, опыта юнцу, кажется, это совсем не прибавило. Он краснел, бледнел, зеленел и никак не находил себе места. Женитьба представлялась ему делом не столько удивительным, сколько безвыходным и даже смертельным. И хотя все в семье убеждали его, тишком и на ухо, что Танира уже «такая милашка» и вырастет еще краше, Салман смотрел на «белоснежный камзол царевича Опалового Замка Шамши-Аддада», как на саван.

А как иначе, если это – мероприятие явно незнакомое, пожизненное и, хуже того, требующее его немедленной отправки на юг страны, вдаль от родичей?!

В указанный срок Салмана и Таниру отволокли в забытую богами церквушку под столицей, в компании двух родичей невесты, где отысканный и припугнутый Данатом священник совершил ритуал венчания. Отныне церковнику полагалось жить во дворце царя, чтобы свидетель и «виновник» христианского бракосочетания всегда был под рукой. На всякий случай.

Закончив с этой частью, Салмана и Таниру перевезли обратно в царскую резиденцию, и в местной роще с алтарем, традиционном храме Праматери, старшая жрица Сафира совершила обряд освящения брачных уз.

Лица родственников невесты, Тамины и Таммуза, сковывало недоумение, сменяющееся то гневом, то ужасом. Только осознание неизбежности происходящего и страх навлечь беду на дом Далхоров сдержало орсовского пленного царевича от ярости и злобы. Эта мразь Тидан посмел устроить брачную церемонию его сестре! Брачную! Женит девицу Далхор из рода горцев, урожденную христианку, на нечестивом ублюдке! Он надеялся, что церемония не будет иметь силы, но перед тем по всем правилам состоялось венчание в церкви, в доме Божием. Черт!

Танире ведь наверняка самой противен этот брак! Хотя много ли она сейчас понимает, в свои недалекие двенадцать, но пока – одиннадцать. Жуть какая, одиннадцать лет… И ведь дальше, когда Танира расцветет и Салман наплодит с нею ублюдков, не останется ни одного аргумента, чтобы спасти сестру. Она будет больше не Далхор…